Прощальный вздох мавра - Рушди Ахмед Салман. Страница 93

У меня быстро формировалось мнение об «Адаме Зогойби». Вот он опять изменил тон, заговорил по-деловому, профессионально.

– Я считаю, тебе надо определиться с финансами. Наш отец, увы, уже не юноша. Я сейчас завершаю детальные переговоры с его людьми на тему о моих персональных запросах.

Готово. Что-то в этом Адаме тревожило меня как дежа вю, уже виденное, и теперь я понял, что это такое. Нежелание говорить о своем прошлом, текучесть переходов от одного аллюра к другому, когда он старается увлечь тебя и очаровать, холодная просчитанность всех движений, – когда-то я поверил подобному обману, но она, надо сказать, была намного выше его в хамелеоновском искусстве и делала намного меньше ошибок. Я с содроганием вспомнил мою старую фантазию об инопланетном существе, питающемся нашими бедами и способном принимать человеческий облик. Тогда женщина, теперь мужчина. Вновь «оно», «нечто».

– Я знал когда-то женщину, похожую на тебя, – сказал я Адаму. – Тебе, братец мой, еще учиться и учиться.

– Хм, – вскинулся Адам. – Когда один из двоих делает такой шаг навстречу, я не понимаю, почему другой так чертовски враждебен. Тут какая-то ложная установка у тебя, Мавр, братишка. Нехорошо. И в деловом смысле, кстати, тоже. Я слыхал, ты и с нашим дорогим папочкой так же высокомерно себя вел. А ему уже столько лет! К счастью, хоть один сын у него есть, который охотно делает все, что нужно, и при этом не огрызается и не перечит.

Сэмми Хазаре жил в пригороде Андхери среди мешанины малых предприятий: выделка кож «Назарет» – аюрведическая лаборатория Ваджо (специализирующаяся на геле для десен «Ваджраданти») – колпачки для колы «выше нос» – растительное масло «кленола» – и даже маленькая киностудия, выпускающая главным образом рекламные клипы и сулящая клиентам (как хвастливо написано на щите у ворот) «штатных Трюкача и Трюкачку» и «управляемое вручную (команда 6 чел.) крановое устр-во». Его жилище, одноэтажное деревянное оштукатуренное бунгало, давно находящееся под угрозой сноса, но до сих пор стоящее по-бомбейски волею чистого случая, притаилось между вонючими задами фабрик и группой приземистых желтых дешево сдаваемых домиков на одну семью, словно всеми силами старалось укрыться от взора команд по расчистке территории. Решетчатая дверь была увешана лаймами и стручками зеленого перца, отпугивающими злых духов. Внутри старые календари с яркими цветными изображениями Всемогущего Рамы и слоноголового Ганеши много лет составляли единственное украшение стен; теперь, однако, там и сям были прикреплены скотчем к сине-зеленым обоям вырезанные из журналов снимки Надьи Вадьи. Попадались также фотографии из светской хроники со сценой обручения мисс Вадьи и мистера М. Зогойби в отеле «Тадж», на которых мое лицо отсутствовало – оно было яростно вымарано чернилами или соскоблено ножом. В одном или двух случаях я был полностью обезглавлен. Поверх моей груди были написаны ругательства.

Сэмми никогда не был женат. Он делил это жилье с лысым и большеносым карликом Дхирендрой, снимавшимся в кино в мини-ролях и утверждавшим, что явил себя зрителям более чем в трех сотнях полнометражных фильмов; его сладкой мечтой было попасть в Книгу Гиннесса в качестве рекордсмена по числу кинолент с его участием. Карлик Дхирен готовил для бешеного Сэмми, занимался уборкой и даже, когда нужно, смазывал его железную руку. А ночью, при свете парафиновой лампы, он помогал Железяке в его маленьком хобби. Зажигательные бомбы, бомбы с часовым механизмом, взрыватели и бикфордовы шнуры; весь дом – с его шкафами, с его щелями и закутками, с теми особыми ямами, что они вырыли под полом их единственной комнаты и закрыли сверху досками для секретности, – они превратили в частный арсенал.

– Когда придут нас брать, – говорил Сэмми своему малорослому сотоварищу с жестоким, фаталистическим удовлетворением, – мы выйдем, дорогой мой, но мы от души хлопнем дверью.

Некогда мы с Сэмми были приятелями; у каждого из нас была по-своему изуродована рука, мы считали себя братьями по крови и несколько лет наводили ужас на весь город; недомерок Дхирендра, как ревнивая жена, сидел дома и готовил еду, которую Сэмми, возвращаясь еле живой от усталости после наших трудов, поглощал без единого слова благодарности и валился спать, оглашая комнату мощными отрыжками и громко извергая газы. Но теперь была еще Надья Вадья, и дурачок Сэмми, охваченный страстной любовью к этой недоступной девушке, моей невесте, был готов – о чем, во всяком случае, говорили стены его дома – снести с плеч мою ненавистную голову.

В прошлом Железяка был у Рамана Филдинга командиром номер один, супервожаком, боевиком из боевиков. Но когда Мандук, сам желавший заполучить Надью, приказал Сэмми поучить девку уму-разуму, Хазаре возглавил бунт. Несколько месяцев потом Мандук держал Сэмми на виду, не спуская с него своих холодных мертвых глаз, какими лягушка следит за жужжащей добычей. Потом он позвал Сэмми в свою святая святых, оснащенную телефоном-лягушкой, и объявил о его увольнении.

– Придется распрощаться с тобой, дружище, – сказал он. – Игра важней, чем любой игрок, а ты у нас захотел играть по своим собственным правилам.

– Сэр нет капитан сэр. Сэр, леди и бача-лог [137] – это не противники сэр.

– Крикет изменился, Железяка, – промолвил Мандук мягко. – Я вижу, ты так и остался в джентльменской эпохе. Сэмми, мальчик мой, теперь у нас тотальная война.

Андхера – значит «тьма», и у себя в Андхери «Железяка» Сэмми Хазаре просиживал долгие часы, окутанный мраком. На ранней стадии своего помешательства из-за Надьи Вадьи он иногда пускался в пляс по комнате, держа перед лицом на манер маски цветной снимок Надьи Вадьи во всю страницу, в котором были прорезаны дырки для глаз, так что он мог смотреть на мир сквозь ее глазницы; девичьим фальцетом он распевал последние киношные шлягеры.

– Что под чоли у меня? – пел он, многозначительно поводя торсом. – Что под блузкой у меня?

Однажды Дхирендра, выведенный из себя запредельностью безумия своего друга и невозможным звучанием его голоса, проревел в ответ:

– Да сиськи же! Сиськи у нее под поганым ее чоли, что же еще? Буфера там у девки!

Но Сэмми, как ни в чем не бывало, продолжал петь.

– Любовь, – заливался он. – Любовь под блузкой у меня.

Однако теперь с пением, как видно, было покончено. Малыш Дхирен метался по комнате, стряпал, шутил, выделывал всякие трюки – стойки на руках, обратные сальто и прочие акробатические номера, – и все для того, чтобы подбодрить Сэмми, он даже дошел до того, что спел эту гадкую песню про блузку-чоли, несмотря на свое отвращение к Надье Вадье, к этой смазливенькой фикции, которая материализовалась невесть откуда и в один момент разрушила их жизнь. Малыш Дхирен не делился с Сэмми мыслью о том, что Надья Вадья – это особа, которой он лично с удовольствием бы напакостил.

Наконец Дхирендра нашел-таки волшебное заклинание, то самое «сезам, откройся», которое вернуло угрюмого Сэмми Хазаре к жизни. Карлик вскочил на стол, принял позу миниатюрной садовой статуи и произнес магическое слово.

– Циклонит, – заявил он.

Верность и нашим, и вашим никогда не составляла для Сэмми большой проблемы; не он ли годами брал деньги у моего отца и шпионил за Мандуком? Бедный человек ведь должен как-то жить, так почему не поддержать обе противоборствующие стороны? Нет, верность и нашим, и вашим – обычное дело; но никакой верности вообще? Это смущало. События, касающиеся Надьи Вадьи, каким-то образом разрубили все связи Железяки – с Филдингом, с «командой Хазаре» и ОМ в целом, с Авраамом, со мной. Отныне он играл сам за себя. И если Надья Вадья не могла принадлежать ему, почему она вообще должна была принадлежать кому бы то ни было? И если его дом не мог стоять, почему должны были непоколебимо выситься другие особняки и небоскребы? Да, карлик попал в точку. Хазаре знал секреты и умел мастерить бомбы. Это были козыри, оставшиеся в его распоряжении.