Генералы подвалов - Рыбин Алексей Викторович Рыба. Страница 45

— Чего бухтишь-то?

— Ладно, ладно! Ты, видно, прав. Ведь если этот пидор бабки найдет, что, мочить его, что ли?

— Мочить... Посмотрим. Не найдет он. Я вижу — зрак у него бегает, трясется весь. Денег у него нету. Я ему срок назначил до вечера. Ты, Боря, не ерепенься. А насчет Турка, это все-таки его дела. Ты не парься, Боря.

— Парятся на нарах, а я не хочу херней заниматься. Давно бы отобрали все, меньжуемся, как целки в проруби, блин.

— А как целки в проруби меньжуются, Боря, объясни?

— А вот как мы сейчас. — Бром надавил педаль газа, и «мерс» рванул налево, проскочив перед самым носом трамвая. Затем, пролетев на красный свет и едва не зацепив какого-то зазевавшегося пацана, переходившего улицу на перекрестке, Бром погнал машину вперед, к Волкову кладбищу.

— Е-мое, — чуть ошалел Костян-Крюгер. — Ты прямо Гастелло. Чего вибрируешь-то? Расслабься.

— Расслабляться в гробу будем, — хмуро ответил Бром.

— Накаркаешь, мудак.

— За мудака ответишь.

— Да пошел ты. — Крюгер отвернулся и стал смотреть в окно.

Толстый отшатнулся, когда черная глыба бандитского «мерседеса» пронеслась в каком-то сантиметре от него. «Суки, — подумал Толстый. — Гады... Убил бы...»

Он ощутил, как все тело начала колотить крупная дрожь, лоб вспотел, в коленях появилась слабость. Заставив себя перейти на другую сторону улицы, он свернул в подворотню и сел на холодную ступеньку. Уже неделю Толстый чувствовал себя плохо. И с каждым днем неведомая болезнь все глубже залезала внутрь, расползалась по его маленькому телу, клонила голову к земле. Он не мог ни о чем думать. Последние два дня с трудом понимал окружающих. Когда к нему обращались, он машинально кивал головой, не улавливая смысла сказанного, но делал все, что от него хотели. А куда деваться? Жить-то надо.

Толстый сунул руку в карман, вытащил несколько мятых купюр. От Лиговки до проспекта Металлистов на такси... Двадцатника хватит за глаза. Боров ждет, надо спешить. Это Толстый понимал хорошо. С Боровом шутить не стоит. Боров побить может. А может и вовсе прибить. На то он и Боров. Для того и приставлен...

Толстому было двенадцать лет, и когда-то мать с отцом называли его Пашкой. Или Павлушкой. Но он очень редко об этом вспоминал. Некогда было...

Боров так закрутил их с Любкой, что сейчас Пашка и не представлял себе другой жизни. Вернее, хотелось бы ему, конечно, закончить с этой тошнотворной работой, которую подсунул Боров, но сделать это не было никакой возможности. Любка «торчала», все деньги, которые попадали к ней, улетали в трубу, да и у Пашки она частенько отбирала заработанное или, если не отбирала, воровала. Боров снимал для них квартиру, обеспечивал всем — одеждой, едой... Одни бы они уже подохли, думал иногда Пашка. Точно бы подохли. Где-нибудь в подвале. Это быстро происходит. Видел он такое. Ребята «слетали с катушек» за пару месяцев... А он этого не хотел. Вот бы выздороветь только... Совсем что-то никуда...

Он вытер пот, продолжавший катиться по лицу. Черт! Надо собраться и ехать на проспект Металлистов. Надо!

Он поднялся и, пошатываясь, вышел на Лиговский — в грохот трамваев, в толчею бегущей мимо толпы. Шагнул на проезжую часть и поднял руку.

Глава 2

— Настя, Настя, открой, это я, Максим.

Дохлый стоял возле Настиной двери. За дверью происходила какая-то суета, он прекрасно слышал шаги, тихую возню, еле доносившийся Настин голос. Через плотную стальную плиту двери не разобрать, что она говорила, но голос был ее, в этом Дохлый не сомневался.

— Настя, я по делу, — снова крикнул он, почти прижавшись губами к холодной двери.

Заскрипели замки, Дохлый сделал шаг назад, и массивная дверь отъехала ровно настолько, чтобы пропустить мощный торс незнакомого Дохлому парня. Он высунулся, придерживая дверь, и быстро окинул взглядом Дохлого. Потом оглядел лестничную площадку за ним и, убедившись, что, кроме этого хлипкого парнишки, здесь больше никого нет, спросил:

— Тебе чего?

— Мне Настю.

— А ты кто?

— Я из школы, — ответил Дохлый, изучая незнакомца. Типичный «бычара». Стриженый, челюсть вперед. Чего это Настя связалась с таким?..

— Из школы... — Бычара, похоже, был в легком недоумении. Однако, повернув голову, крикнул:

— Настя! Из школы...

— Кто? — услышал Дохлый приглушенный голос своей одноклассницы.

— Да я, я, елы-палы, Максим.

— Это Дохлый... Димка, впусти его. Максим, проходи, я сейчас оденусь...

Незнакомый детина, которого, как теперь узнал Максим, звали Димкой, посторонился и пропустил его в прихожую. Входя, Максим оглядел этого самого Димку. Тот был босиком, в спортивных штанах и майке, надетой задом наперед.

Максим шагнул было в гостиную, но Димка в перевернутой майке преградил ему дорогу.

— На кухню, — скомандовал он, и Максим, кивнув и пройдя в указанном направлении, сел на табурет в ожидании хозяйки.

— Я сейчас, — крикнула из гостиной Настя. — Сейчас иду. Дима, зайди ко мне...

Димка пошел на зов, оставив Максима, тот, вытащив сигареты и закурив, осмотрелся. До этого ему пару раз приходилось бывать у Насти. По каким-то тоже школьным делам. Родители Волковой не любили, когда в дом ходили одноклассники. Поэтому Настя предпочитала общаться с друзьями на улице или сама сваливала из дома на сутки, а то и больше. В принципе предки у нее нормальные были. Все разрешали, современные такие. Но вот в дом не пускали никого. Бизнес у них, понимаешь, дела... Ну, ладно, Максим на такие вещи не обижался. Не пускают — не надо. А Настька своя в доску, правильная девчонка, классная... Что за «быка» только себе отхватила, чего это ее вдруг на гопоту такую потянуло?.. Неужели поприличней не нашла?..

Максим не хотел даже себе признаться в том, что был бы не прочь, ох как не прочь стать ее, так сказать, дружком. Красавица эта Волкова, как ни крути, а что есть, то есть. Но мало того, что красавица, еще и не дура. А это большая редкость. Из всех одноклассниц Максим только в Волковой видел достойного собеседника. Остальные — просто порожняк. Журналы «ОМ» и «Птюч», кассеты «Мумий Тролля» и походы на дискотеки. Все. На большее их не хватало. И сплетни идиотские, детсадовские.

Акселерация, говорят... Максиму было всегда смешно слышать про акселерацию. Дегенерация, это точнее будет. Книг не читают, не знают ни хрена, ничем не интересуются, как разноцветные воздушные шарики летят туда, куда ветер дует. И такие же внутри пустые, как эти самые шарики...

— Привет! — услышал он Настин голос, прервавший его размышления.

— Здравствуй!

Максим привстал и отвесил манерный полупоклон.

— Как дела, Анастасия?

Праздный вопрос. Он и сам видел, как у нее дела. По ее раскрасневшемуся лицу, по тому, как она одергивала на себе топик, видимо только что напяленный, по тому, что одна из пуговиц хороших стильных джинсов была не застегнута... Ясен перец, чем они тут с этим Димой занимались в тот момент, когда он пришел. Ясен перец...

Он изо всех сил пытался подавить в себе внезапно вспыхнувшую ревность. С какой стати он должен ревновать? Какие у него права на Настю? Да никаких. Максим никогда даже повода ей не давал, ни разу не высказывался вслух о том, что хотел бы с ней... как бы это... поближе познакомиться...

Наконец отпустило. «Привычное дело», — мрачно подумал Максим. Действительно, не впервой ему было ломать себя, когда он видел Настю в компании других, высоких, крепких, уверенных в себе парней... Сам-то он был совсем не высокий и уж, конечно, никакой не крепкий. Ладно, каждому свое. Зато умом его природа не обидела... Он, Дохлый, как его звали в школе, еще себя покажет. Еще поглядим, что важнее — крепкая накаченная шея или извилины в голове...

— Дела? — переспросила Настя. И, глядя ему в глаза, улыбнулась. Улыбнулась как-то очень по-взрослому.

Максим был удивлен переменами, произошедшими с его давней знакомой.