Танцы с саквояжем Вуду - Рэнкин Роберт. Страница 14

Памятник очень маленький, поскольку был построен на добровольные пожертвования, а добровольцы оказались прижимистыми. Но если вы приглядитесь, то обязательно его обнаружите. От того, места, где вы его обнаружите, надо взять влево, и вы окажетесь в переулке, где жил Билли.

В этом переулке нет таблички с названием. Старейшинам показалось, что название не удовлетворяет их изысканному вкусу, и они табличку сняли. А называется этот переулок Колин-Риджис-Лейн.

Как вы, возможно, знаете, слово «Риджис» входит в название тех городков, где некогда на ночь останавливались король или королева и гостеприимством которого они были довольны. Кто такой был Колин, теперь остается только гадать, но очевидно, что он получил королевское благоволение.

Следуя по переулку, справа от себя вы увидите несколько славных домиков в григорианском стиле. Среди них будет Люггер-Вью, где живет Тим, Стоукерс-Фолли, где живет Том, и Барнет-Вилла, резиденция Ника. Там еще есть Колинз-Энд, но в нем никто не живет. Затем вы минуете огороды и увидите грязный пруд. Грязный пруд вообще-то называется прудом Тинкера, но мы его зовем грязным, потому что на его поверхности плавает много грязи.

Грязный пруд содержится на добровольные пожертвования.

Напротив грязного пруда расположился большой красивый дом. Вокруг него — высокая стена. Сам дом построен в тюдорском стиле и называется Гумфорт-Хаус.

В нем-то и жил Билли.

Он жил в Гумфорт-Хаусе со своей матушкой и бабулей. Папа Билли с ними не жил. Он жил где-то в другом месте и приезжал лишь время от времени, чтобы вручить подарки и рассказать Билли о том, что видел. Билли не был близок со своим папой, но он не был близок ни с кем.

Билли отличался от других.

А отличаться и одновременно быть близким трудно.

Матушка Билли не отличалась. Она была такой же. Очень даже такой же. Такой же, какой она была всегда, сколько Билли ее помнил. Билли любил ее такой, хотя иногда ему казалось, что небольшие изменения не повредили бы.

Как, например, сегодня.

Сегодня, то есть во вторник.

Во вторник Билли всегда завтракал на веранде в задней части дома. Несмотря на погоду и время года. Такова была традиция семьи Барнесов. Традиция, правило или что там еще.

Утром именно этого вторника Билли закусывал рольмопсом из селедки и пил горько-сладкий чай. Его матушка вкушала то, что она обычно вкушала на завтрак.

Когда Билли ел, он сидел практически неподвижно. Двигалась лишь его челюсть — медленно и ритмично. Двадцать три движения в минуту. Матушка Билли, напротив, была очень оживленным едоком, склонным к размахиванию руками и гортанным звукам. К отрыжкам и метеоризму. К расшвыриванию еды и громыханию столовыми приборами. Они дополняли друг друга, что естественно для матери и сына.

— Здесь говорится, — сказала мамаша Билли, читая вслух «Дейли-Скетч», — что усы у него стали такими, что без скипидара не обойтись.

Билли проглотил хорошо пережеванный кусок селедки и посмотрел на мать. Славная женщина. Крупная. Не обделенная природой. С пышными формами. С голодухи, наверное, будешь есть ее месяца два, не меньше, конечно, при наличии морозильника для хранения излишков мяса.

— Ой, — сказала мамаша Билли, — я не то прочла. Скипи — имя чревовещателя. У кретина нет усов.

Билли сделал едва заметное движение головой — достаточное лишь, чтобы жидкость из чашки полилась меж губ. Билли только пригубливал горько-сладкий чай, не глотая.

— Эта Африка для тебя, — сказала мамаша Билли. — Могила для белых и родной дом для черных. Кстати, ты покормил бабушку?

Билли опустил веки. Конечно, он покормил бабушку. Он всегда кормил бабушку. Кормить бабушку его обязанность. Ему это очень нравилось. В конце концов он ее любил.

Билли держал бабушку в чемодане.

Чемодан был большим, с просверленными в крышке дырками. Нет, ни о каких изуверствах и тому подобное речь не идет. Просто экономия места. Когда-то бабушка Билли занимала очень много места. Ее кровать была самой большой в доме и самой удобной. Теперь Билли делил ее с мамой.

А бабушка жила в чемодане под кроватью.

По выходным Билли вытаскивал бабушку, мыл и переодевал. Не каждый мальчик был так внимателен к своей бабушке, как Билли.

Но и не у каждого мальчика была такая бабушка, как у Билли.

В молодости она танцевала мамбу с Фредериком Аустерлицем, играла на сцене вместе с Сарой Бер-нар, блистала на приемах и светских раутах.

Теперь она состарилась, ослабела и высохла, потеряла способность говорить и двигаться. Оглохла и ослепла. Ее ела моль и грызли крысы.

Но Билли всегда находил для нее время, хотя и не сострадал ей.

— По-видимому, — продолжала мамаша Билли, тряся газетенкой, — у валлийцев нет никакого представления о Velcro. Однажды мы с твоим отцом были в Северном Уэльсе. Твой отец высокий человек, а валлийцы очень низкорослы. Прямо пигмеи какие-то. Словом, карлики. Твоего отца они просто боготворили. Мэр Гарлеха подарил ему пару подтяжек, которые мерцали в темноте. По-моему, что-то связанное с минералами.

Билли сделал глоток горько-сладкого чая, его адамово яблоко заколыхалось.

— Тебе бы понравился Уэльс, Билли, — сказала его мамаша. — Много места для мебели и никакого Velcro, путающегося под ногами.

Билли улыбнулся одними глазами. Раздался звонок в дверь.

— Это, наверное, почтальон, — сказала мамаша Билли. — Его манера.

Она плеснула себе в чашку кофе, плюхнула молока и энергично помешала ложечкой. Шлеп, шлеп, шлеп, затопали ее большие ноги по кафельному полу веранды. Нет, она не встала — откинулась на спинку стула и громко пукнула.

В дверь снова позвонили. Затем еще. Потом стихло. Очевидно, почтальон обходил дом, чтобы зайти через сад.

— У меня пакет для мистера Уильяма Барнеса, — сказал почтальон. — Необходимо расписаться.

Билли посмотрел на маму. Крупная женщина тяжело заерзала на плетеном стуле. Она обычно не питала симпатии к служащим, особенно теперь, будучи голой. Но у нее всегда находилось время для почтальона или носильщика, пока их ногти на руках оставались чистыми.

Мамаша Билли стыдливо расстелила «Дейли-Скетч» у себя на коленях и махнула рукой служителю королевской почты.

Служитель королевской почты был немногословен.

— Это для вашего сына, — сказал он. — Расписаться должен он.

Билли повернул голову на двадцать три градуса и произнес свои первые за сегодняшний день слова:

— От кого?

Почтальон посмотрел на пакет.

— От«НекрософтИндастриз», — сказал он. — Из Брентфорда, Мидлсекс.

Билли задумчиво кивнул и поднялся на ноги. Он перепрыгнул через перила веранды, выполнил сальто с кувырком и замер перед почтальоном.

— Ручку, — сказал Билли, протягивая руку. Почтальон вручил Билли пакет, повертел в руках дощечку и ручку.

— Вашей матери не следовало бы, — пробормотал он.

Билли расписался над пунктирной линией и вернул ручку с дощечкой почтальону.

— Пошел ты… Письмоносец ретировался.

Билли вернулся на свое место на веранде и сел. На ветках щебетали птички, среди роз гудели шмели, а солнце разливало на всех свою благодать.

Наверху, в чемодане под кроватью, бабушка Билли сосала свои беззубые десны и грезила Фредериком Аустерлицем.

— Ты думал над тем, чтобы найти работу? — спросила мамаша Билли во время обеда, который по случаю вторника проходил в оранжерее.

Билли посасывал суп через соломинку. Не думал он ни о какой работе.

— У тебя прекрасное образование, сынок, — сказала одетая в цветастый фартук мамаша. — Имея школьный аттестат и университетский диплом, сидишь затворником. А ведь тебе уже двадцать три. Ты нигде не бываешь, подружек у тебя нет. А в школе тебя так хвалили. Ты ведь мог себя показать. Неужели нельзя найти работу по душе?

Билли поднял брови. Тема «работа» всплывала каждый вторник. Вот почему он считал, что небольшие изменения в маме во вторник не повредили бы.

— Так что, сынок? — не отступала мамаша Билли.