Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич. Страница 109

Ринтына и Кайона встретили приветливо. Ринтын остановился на книге Чарушина о животных, а Кайон взял повесть Гайдара “Чук и Гек”. Ребята подписали договоры, и приветливая женщина сказала, что через две недели они могут прийти в кассу издательства и получить аванс.

Вернувшись в общежитие, они тут же засели за работу. Ринтын увлекся и довольно быстро покрывал аккуратным и четким почерком страницу за страницей. Ему было приятно, когда чужие слова под его пером становились как бы собственными, и в ушах звучала родная, так долго не слышанная речь.

У Кайона, видимо, перевод шел туго. Он пыхтел, что-то бормотал, потирал лоб кулаком и искоса поглядывал на Ринтына.

Ринтын отложил свою работу.

– Что у тебя не ладится?

– Вот тут есть слово “чудак человек”,– ответил Кайон,– не могу перевести.

Ринтын задумался: действительно, как это сказать по-чукотски – чудак человек? Немного сумасшедший человек? Необыкновенный человек? Слегка отличный от других человек? Интересный человек?

Ринтын произносил вслух эти слова, а Кайон отмахивался:

– Все это не то, я их пробовал.

Кое-как общими усилиями перевели это слово так, что объяснение чудака человека заняло целый абзац.

– Ты знаешь, Ринтын,– заметил Кайон,– у меня получается больше, чем на русском языке.

Ринтын подсчитал у себя и обнаружил то же самое.

– В пекарском деле это называется припек,– сказал он другу.

– Это хорошо или плохо? – озабоченно спросил Кайон.

– Не знаю,– пожал плечами Ринтын.

Ребята получили аванс и растерялись перед такой кучей денег.

– Какие мы богачи! – сказал Кайон.– Пальто можно купить!

Пошли покупать пальто, но по дороге завернули в галантерейный магазин. Обзавелись запасом пуговиц на несколько лет вперед, носовыми платками и купили по полевой сумке. Потом Кайону понравился саквояж, а Ринтыну красивый чемодан из черного дерматина с блестящими никелированными замками. На пальто денег уже не хватило. А тут на глаза попалась витрина с музыкальными инструментами.

– Знаешь, Ринтын,– проникновенным голосом произнес Кайон,– я всю жизнь мечтал иметь балалайку. Когда еще представится возможность купить? А?

– Зайдем,– решительно сказал Ринтын.

Купили балалайку.

На улице Ринтын спросил Кайона:

– Играть умеешь?

– Научусь,– храбро ответил Кайон.

К вечеру, обойдя почти все магазины на Невском проспекте, увешанные покупками Ринтын и Кайон сели; на трамвай где-то у Московского вокзала и отправились домой. Через плечо у Ринтына болтались длинные резиновые сапоги. Когда он плавал матросом на шхуне “Касатка”, такие сапоги были только у капитана Эрмэтэгина. Кайон нес в одной руке балалайку, в другой – саквояж, заполненный разными вещами, среди которых было два бритвенных прибора: сначала он купил металлический, потом ему понравился пластмассовый.

Ринтын попытался удержать друга от покупки второго бритвенного прибора, доказывая, что для его скудной растительности вполне достаточно одного, но Кайон уже загорелся и, чтобы отделаться от первого, объявил, что дарит его Ринтыну.

Медленно поднимались они по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Соседи по комнате были дома. Они с интересом разглядывали покупки, только нанаец Черуль заметил:

– Сколько ненужного барахла! Ринтын, что ты будешь делать с резиновыми сапогами в Ленинграде? Может быть, ты рассчитываешь, что в этом году будет наводнение? А ты, Кайон? Приличной рубашки нет у человека, а он купил балалайку!

Он перебирал вещи и с презрением отбрасывал одну за другой.

Что-то внутри Ринтына протестовало против такого отношения Черуля, но с каждой минутой становилось яснее, что покупки не удались, нужные вещи остались в магазине.

Кайон молча собрал все, сложил в саквояж и задвинул его под кровать. А балалайку демонстративно повесил над кроватью.

Все, кто узнавал о покупках, ужасались, жалели зря потраченные деньги и осуждали расточительство Кайона и Ринтына. Ринтын хмурился и чувствовал себя так, будто потратил чужие деньги.

Алачев, сосед Ринтына по аудитории, спросил его, правда ли, что они истратили гонорар на безделушки.

– Болтают,– коротко ответил Ринтын.

– Если ты такой богатый, то одолжи мне немного.

Ринтын с радостью поделился с ним оставшимися деньгами.

Приближалась Октябрьская годовщина. После нескольких холодных пасмурных дней снова появилось солнце, и, хотя настоящее тепло не вернулось, было светло, свежо и празднично. Город украшался флагами, гирляндами электрических лампочек, огромными полотняными портретами, которые надувались на балтийском ветру, как паруса, и громко хлопали.

В Неву вошли военные корабли. Река с крейсерами, миноносцами, подводными лодками и сторожевыми катерами приобрела неожиданно новый облик, и даже показалось, что стала уже. Между военными кораблями сновали маленькие катера, как дети в толпе взрослых.

После лекций Ринтын бежал на набережную и проводил здесь почти все время, любуясь кораблями, праздничными огнями, толкаясь среди моряков, которые гуляли вдоль Невы и заговаривали со студентками.

Готовился к празднику и университет. Назначались ответственные колонн, правофланговые. Кайон был назначен правофланговым ряда. Он даже немного загордился и накануне демонстрации строго сказал Ринтыну:

– Смотри не проспи.

Это была первая в жизни Ринтына большая демонстрация, и он, конечно, не мог проспать. Он встал еще затемно, почистил одежду и долго и томительно ожидал, когда проснутся остальные.

Откуда-то издалека слышался тяжелый шум оркестров. Звуки неслись отовсюду – от набережной Малой Невки, от Большой Невы, от Малого, Среднего и Большого проспектов Васильевского острова. Толпы нарядных и веселых людей спешили на свои сборные пункты. Многие были явно навеселе, как нанаец Черуль и чех Иржи, которые перед выходом из общежития “раздавили малыша”, как выразился Черуль; то есть выпили маленькую бутылку водки. Ради такого события венгры тоже пригубили. Попробовали водку и Ринтын с Кайоном, но поперхнулись и долго отплевывались.

– Люблю праздники! – весело сказал Черуль.– Когда мы освободили Прагу, вот повеселились! В немецких городах было по-иному, чем в Чехословакии. А в Праге совсем другое дело! Кругом друзья, почти родственники, славяне тоже! Худо-бедно мы все-таки понимали друг друга, могли объясниться без переводчика.