Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич. Страница 32

Каждый житель Улака получил маленький кусочек свежего нерпичьего мяса.

– Большое спасибо! – воскликнул по-русски Рычып, когда ребята принесли его долю.– А эти макароны совсем опутали мои кишки.

– То-то,– сказала старуха Пээп,– мясо нерпы все лучше, чем нетающий снег. Табачку бы немножко…

С каждым днем число выздоравливающих росло, но на улице Улака было по-прежнему пустынно: все уходили на Охоту.

Наступил день праздника – Первое мая. С утра Ринтын с Петей вывесили на ярангах и домах все флаги, которые только нашлись в стойбище. Украсив стойбище, друзья взобрались на теплую от солнечных лучей толевую крышу колхозного клуба.

На улице не было ни души. Яркое солнце освещало снег и черные яранги.

Ринтын лежал на спине и смотрел в голубую бесконечность чистого неба.

– Петя! – окликнул он товарища.

Петя приподнялся на локте и уставился на Ринтына голубыми, цвета неба, глазами.

– Знаешь,– продолжал Ринтын,– куда я поеду после окончания школы?

– Куда? – спросил Петя.

– В Ленинград,– сказал Ринтын.– Поступлю в высшую школу. Анатолий Федорович много рассказывал мне о Ленинграде. Он так называется потому, что там жил Ленин.

– А там сейчас люди голодают,– задумчиво произнес Петя.

– Да, Лена мне рассказывала,– вздохнул Ринтын.– Вот бы сейчас туда нашего Наума Соломоновича с его магазином.

– Верно. Мы носили бы голодным людям макароны и сами варили…

– Нам одним не управиться,– с сомнением покачал головой Ринтын.– Анатолий Федорович говорил, что Ленинград даже на самой хорошей собачьей упряжке не объехать за день.

На улице показался небольшого роста человек. Он был одет в длинную теплую кухлянку, в меховые штаны и подбитые шкурой белого медведя торбаза. Голова была обвязана теплым шерстяным платком, закрывавшим наполовину его лицо.

– Кто это? – спросил Ринтын, стараясь узнать, кто же так закутался в теплую погоду.

– Наверное, Прасковья Кузьминична,– предположил Петя.

– Нет,– ответил Ринтын.– Этот человек идет без палки.

– Э! – воскликнул Петя.– Да это Эрик!

Ребята знали, что в стойбище недавно появился новый заведующий торговой базой, Журин. Он приехал с маленькой, как девочка, женой и двумя сыновьями. Старшего звали Эрик, а младшего – Вовка.

– Ты что так закутался, как Прасковья Кузьминична? – крикнул Эрику Петя.

– Я еще не совсем здоров,– тонким голосом ответил Эрик и кашлянул.

– А мы и не знали, что ты болен,– сказал Петя,– не зашли к тебе. Твоя мать боится все, что мы занесем в ваш дом заразу.

Еще тогда, когда Ринтын и Петя разносили лекарства, они постучали как-то в квартиру Журина. Им долго не открывали. Петя крикнул:

– Открывайте, мы принесли вам лекарства!

Кто-то подошел к двери. Приоткрыв ее, на улицу выглянула жена Журина.

– Что вы здесь бродите, заразу разносите? Если нужно, мы сами сходим в амбулаторию. Идите отсюда и не смейте больше приходить!

Ринтын и Петя удивленно переглянулись: никто из жителей Улака, кроме старой Пээп, не отказывался от лекарств, и все были благодарны мальчикам за помощь.

Журины с первых же дней приезда в Улак не понравились жителям стойбища.

Возле домика, где они поселились, находилась мясная яма колхоза. Глава семьи, Эрнест Никодимович, сказал председателю Татро, что яму нужно перенести от его жилища подальше.

– Запах гнилого мяса отравляет атмосферу,– заявил он.– Мои дети не могут дышать таким вредным воздухом.

Напрасно Татро пытался втолковать Эрнесту Никодимовичу, что в яме лежит свежее мясо и от него не бывает вредного запаха. Пришлось колхозникам перетаскать мясо в другую яму.

– А мы, видишь, все стойбище украсили флагами,– похвастался Петя, показывая рукой на яранги и дома.

Эрик ничего не сказал. Он рыл снег носком торбаза и тяжело дышал сквозь шерстяной платок.

Ринтын потрогал за плечо Петю:

– Пошли, мы же обещали помочь Науму Соломоновичу.

– Верно! Пошли скорее! А ты, Эрик, не пойдешь с нами?

Эрик перестал рыть снег и глухо сказал:

– Я не могу, я больной.

Почти все больные в Улаке поправились, а вот бабушка Гивынэ вдруг умерла. Она как уснула вечером, так больше и не проснулась.

Накрытая одеялом, она лежала в пологе, и рядом с ней, закрыв лицо руками, сидел дядя Кмоль.

В чоттагыне шепотом разговаривали старики. Одиноко, тихо подвывала старуха Пээп.

Тетя Рытлина втаскивала в полог особо сшитую одежду для путешествия в далекую страну предков. Эту одежду сшила сама бабушка Гивынэ из лучших, отборных оленьих шкур. Извлекли на свет ни разу не надеванную камлейку из красной, как флаг, материи.

Ринтын сидел в чоттагыне, уткнув лицо в книгу. Но читать он не мог, а прислушивался к тихому, как подледное журчание ручья, разговору стариков. Ему казалось странным, что в разговоре совсем не упоминается бабушка Гивынэ. Говорили о совершенно посторонних вещах. Если бы не старуха Пээп, плач которой напоминал тихий визг замерзающей собаки, можно было бы подумать, что старики собрались просто так, потолковать между собой и говорят негромко, чтобы не разбудить спящую.

Входили еще какие-то люди, усаживались, стараясь не шуметь, и включались в тихую беседу. Ринтыну стало обидно за бабушку, и он вышел на улицу.

Весеннее солнце стояло высоко в небе. Над крышами яранг дрожал теплый воздух. Собаки лениво бродили по стойбищу. Выбрав место, они укладывались с южной стороны яранг и, закрыв один глаз, равнодушным молчанием провожали редких прохожих.

Ринтын еще издали увидел Йока. Он стоял на своем обычном месте, возле яранги. Услышав шаги Ринтына, он повернулся в его сторону и замер.

– Это ты, Ринтын?

– Я,– вздохнул мальчик и сел на теплый от солнца черный камень.

– Умерла бабушка?

– Умерла.

– Жалко ее тебе?

– Не знаю,– признался Ринтын. И действительно, кроме жгучего любопытства, смешанного со страхом, он ничего не чувствовал к холодному, накрытому одеялом телу.– Наверное, ее никому не жалко,– сказал Ринтын.

– Почему ты так думаешь? – мягко спросил Йок.

– Пришло столько людей. В чоттагын набились, а никто так и не спросил о бабушке.– Ринтын вспомнил, как с утра стала подвывать старая Пээп, и добавил: – Только неправда, что можно так долго плакать.