Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич. Страница 33

– Не надо так говорить, Ринтын,– тихо сказал Йок.– Всякого человека жалко, когда он умирает. Только люди не любят показывать свое горе, поэтому и говорят о другом. А на сердце у них тяжело, очень тяжело. Твою бабушку люди хорошо знали и помнят добро, которое она им сделала.

Йок сел рядом с Ринтыном.

– Давно это было,– начал он рассказ.– Твоя бабка тогда была еще очень молодой девушкой. Много парней в стойбище хотели на ней жениться, но она все откладывала, потому что еще была очень молода. Ее отец был замечательный человек и славился умом и справедливостью. Ездили к нему за советом издалека, и все находили у него доброе слово и помощь. Кымын – так звали твоего прадеда – не был богатым. Всю свою добычу он делил между земляками: так велели предки – делиться всем, что у тебя есть. Отважный охотник, он промышлял много зверя. Большим уважением пользовался Кымын. Но нашлись такие люди, которые возненавидели Кымына как раз за его добрые дела. Шаманы и богатые владельцы байдар невзлюбили его за то, что он всегда напоминал о законе предков: добыча принадлежит всем. Сильно злобились они, а поделать ничего не могли: за Кымына стоял народ. Но вот пришла страшная беда наших мест – красная болезнь. Не проходило дня, чтобы кого-нибудь не хоронили в Улаке: ведь тогда не было Советской власти, не было и докторов. В то время наш народ был хуже сироты, вроде одинокого путника в тундре в глухую полярную ночь. Случалось, что несколько похоронных нарт в один день отправлялись на гору Линлиннэй. Все от мала до велика лежали в своих пологах. Никто не ходил на охоту, и многие умирали не только от болезни, но и от голода. Одичалые собаки глодали похороненные трупы. Не миновала беда и ярангу Кымына. Умерла его любимая жена, мать Гивынэ, длинноволосая Илкэй. Погоревав с дочерью, увез Кымын свою жену на место захоронения. А через три дня, выйдя из яранги, Кымын увидел на снегу знакомые волосы любимой жены. Это голодные собаки отгрызли у трупа голову и приволокли ее к яранге Кымына. Бережно взял в руки Кымын голову красавицы Илкэй, завернул в пыжик и снова отнес ее на место захоронения.

Прослышали про это шаманы и владельцы байдар. Они объявили, что голова Илкэй была прислана духом болезни за Кымыном. Шаманы ходили по ярангам и говорили всем, что избавление от болезни придет только тогда, когда в жертву будет принесен Кымын. А люди всё умирали. Тогда пошел Кымын сам по ярангам, прощаясь со своими односельчанами. По древнему обычаю, удар священным копьем должен был нанести сын, но сыновей у Кымына не было. Тогда шаманы решили, что Гивынэ умертвит своего отца.

На морском льду это было. Гивынэ не могла держать копье. Кымын сам приставил его себе к груди и попросил дочь лишь поддержать копье за конец. “Дочка,– сказал он,– никогда не жалей ничего для людей, даже жизни родного отца. Это закон предков”. Произнес эти слова Кымын и сам вонзил копье себе в грудь.

Труп лежал на морском льду, пока его не расклевали вороны и не растащили по косточкам песцы и собаки. Никто из людей, ради которых пожертвовал жизнью Кымын, не уронил ни слезинки. Их сердца словно окаменели, и страшное горе высушило слезы.

Йок помолчал и, поморгав, добавил:

– Помни, Ринтын, истинное горе не знает слез. Слезы – всегда признак слабости. Иди домой и достойно проводи бабушку в ее последний путь.

Ринтын встал с камня и медленно побрел домой.

Там уже все было готово к похоронам. Бабушку Гивынэ, одетую в красную камлейку, в расшитые бисером торбаза, вынесли в чоттагын и уложили на белые оленьи шкуры у полога.

Рычып подсунул под ее голову охотничий посох и стал вопрошать бабушку, что желает она взять с собой в страну предков.

Гивынэ “пожелала” увезти фарфоровую чашку, из которой пила чай, нож для кройки, берестяную табакерку и несколько иголок.

Ринтын помог дяде снять с крыши нарту и подвез ее к двери. Дядя Кмоль, Рычып, Кукы и председатель Татро взяли на руки бабушку, вынесли за порог и бережно положили на нарту. Рычып закрепил покойницу веревками, словно это был простой груз.

Дядя Кмоль впрягся в нарту и потащил ее к морю. Сзади пошли Ринтын, Рычып, Кукы и председатель Татро. Сначала спускались к морю. Некоторое время молча постояли на морском льду.

– Здесь был похоронен Кымын, ее отец,– шепнул на ухо председателю Рычып.

А солнце сияло так ярко, и все кругом блестело. Следы людей четко отпечатывались на подтаявшем снегу, и полозья нарт не скрипели, а мягко шуршали.

Пересекли лагуну наискосок и подошли к горе Линлиннэй. Ринтын сзади подталкивал нарту. Прошли мимо старых захоронений. Из-под неглубокого снега торчали обломки нарт, оленьи рога, ржавые ружья. На самой вершине горы дядя Кмоль остановился, вытер малахаем выступивший на лбу пот и коротко сказал:

– Здесь.

Рычып, Кукы и Татро собрали камни и обложили ими положенную на снег бабушку. Дядя Кмоль поставил в головах фарфоровую чашку, нож для кройки, берестяную табакерку и иголки. Затем вытащил нож, разрезал одежду бабушки на части, сложил в кучу и придавил большим камнем. Ринтыну было жутко смотреть на обнаженный труп, он отворачивался, но Рычып взял его за плечо, подвел к могиле и начал встряхивать его, произнося слова обряда:

– Чтобы все дурное, все плохое унесла с собой бабушка, чтобы унесла она с собой все твои болезни.

После Ринтына Рычып сам стряхнул с себя будущие болезни и все плохое, что у него было и будет. За ним последовали Кукы и дядя Кмоль.

Один Татро стоял в стороне и молча курил папиросу.

Бабушка Гивынэ лежала на спине, и ее окаменевшее лицо походило на лицо идола. Плоский ее нос заострился, подбородок вытянулся. Три синие черточки, вытатуированные на лбу, исчезли, слились с общей синевой лица. Ринтын смотрел и не мог оторвать глаз от умершей. Только теперь он отчетливо представил себе, что бабушка никогда больше не встанет, не заговорит. От нее ушло все, что ее делало живой, живущей. Осталась одна ее оболочка, и та брошена на землю, как снятая одежда. Да, она ушла и больше никогда не вернется, больше не вздохнет и не заговорит. Теперь от живых ее отделяла темная, страшная и загадочная стена, название которой – смерть.