Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич. Страница 63

Тагрой молчал.

– У нас небольшое несчастье случилось,– вставил слово Ринтын,– морж пробил нам вельбот.

Только теперь Нутетеин заметил заделанную дыру и схватился за голову.

– Ну и дураков посадили на вельбот! Неужели вы не могли отличить кэглючина от мирного моржа? Вам только и охотиться на кэглючинов! Сопляки.

Тагрой сидел на кормовой площадке и, понурив голову, молчал до самого Нуукэна.

Еще издали была видна толпа встречающих. Яркими пятнами выделялись среди серых летних кухлянок мужчин цветастые женские камлейки.

Юные охотники, односложно отвечая на вопросы любопытных, вытащили вельбот на берег и разошлись по домам.

Ринтын поднялся к яранге Симиквака. Пекарь сидел на пороге и курил трубку:

– Слышал, что вы кэглючина хотели добыть?

– Кто его знал, что это кэглючин,– ответил Ринтын,– мы думали, что это старый морж.

– Эх, молодежь,– покачал головой Симиквак,– вы еще легко отделались. Могло быть и хуже. Вот ты послушай, что это за зверь – кэглючин. Охотники убили моржиху, а моржонок со страха свалился со льдины. Выныривая из воды, он видел, как незнакомые двуногие существа разделали его мать на мелкие куски, погрузили на странное сооружение и увезли. На снегу остались следы крови. Моржонок несколько раз подплывал к льдине, но вид крови отпугивал его, и он снова уходил. Наконец льдину далеко отнесло течением, и моржонок остался один. Примкнуть к другим моржам он не мог: у всех были свои дети. Сирота вынужден был расти в одиночестве, сам добывать пищу. Ты знаешь, что настоящий морж питается моллюсками и водорослями. Но этот сирота не знал, что съедобно, поэтому он стал есть медуз и маленьких рыбок. А когда подрос и сил у него прибавилось, моржонок стал подкарауливать нерпушек. Иногда кэглючин набрасывается на больших моржей и побеждает их. Никого и ничего не боится кэглючин. Это страшный и опасный хищник. Вы хорошо сделали, что убили его. Только нечего его было гарпунить: мясо его жесткое, невкусное и даже собаки не стали бы его есть.

Подходил к концу весенний моржовый промысел. Один за другим уходили из Нуукэна вельботы, нагруженные моржовым мясом и кожами.

После памятного случая с кэглючином у ребят отобрали вельбот, и для Ринтына снова наступили дни безделья. Он чем мог помогал Симикваку и все время проводил в пекарне.

Через несколько дней с вельботом аканийцев Ринтын уехал в Кытрын, продолжая прерванное в Нуукэне путешествие к берегам Невы.

Ринтын поселился в Кытрыне у Теркинто – двоюродного брата. Дядя Кмоль в это время уже уехал на северное побережье Чукотки. Там только что организовывались колхозы.

Теркинто был преисполнен важности от сознания положения, которое он занимал в районном центре. Он жил с молодой женой в большой комнате с окнами на сопку. Жена Теркинто – Вааль работала медсестрой в больнице. Налево от двери стояла плита, справа от плиты – кровать для гостей. Супруги Теркинто спали за ситцевой занавеской. Каждый вечер Теркинто клал себе под подушку пистолет.

Узнав, что Ринтын едет в Ленинград, Теркинто заявил:

– Пустая затея. Это очень далеко. Поживи у меня, подберем работу, станешь человеком.

Дальше Кытрына вельботы не ходили. До следующего пункта Ринтыну надо было добираться на пароходе, который ожидался не раньше чем через месяц.

В день приезда Ринтын пошел на строительную площадку аэродрома. От озер до домика радиостанции протянулась прямая и ровная, как оструганная доска, посадочная полоса. На краю ее сидел маленький двукрылый самолет. Ринтын прошел от начала до конца весь аэродром, припоминая, где ему приходилось работать.

…Наступил день, когда Ринтын впервые притронулся к заветной пачке денег. Капитал его таял, как снег на весеннем солнце. И Ринтын решил, что нужно как-то пополнить убывающие запасы.

Маленькая речка, откуда кытрынцы брали воду, протекала возле самых домов, но хозяйки предпочитали заплатить за каждое ведро по рублю, чем самим носить воду. Ринтын был очень рад этому обстоятельству. Он рано вставал, и к тому времени, когда просыпался Кытрын, во многих сенях уже стояли полные ведра холодной воды. Хозяйкам это очень нравилось, и они наперебой старались зазвать Ринтына в дом и угостить. Но юноша мог покупать в магазине все, что хотел, и даже имел возможность откладывать на будущее.

Однажды Ринтын встал, как обычно, едва только забрезжил рассвет. За окном шуршал дождь. В такую погоду в речке прибывала вода, и она мутнела. Ринтын оделся и быстро наполнил все ведра в доме. Когда задымили первые трубы, он принес последнее ведро во второй дом. В третьем доме было только две квартиры. В одной жил председатель райисполкома, в другой – секретарь райкома. По словам Теркинто, они были самыми большими начальниками в районе, и Ринтын особенно к ним приглядывался, когда ему удавалось их встретить.

Секретарь райкома был небольшого роста. Можно сказать, даже маленького. Он ходил быстро, бросая на Ринтына колючие, стремительные взгляды. Председатель райисполкома был прямой противоположностью секретаря райкома. Этому, чтобы пройти от дома до работы; требовалось столько времени, сколько тратил Ринтын на то, чтобы спокойно пройти это расстояние три раза. В остальном они были как обыкновенные люди.

Ринтын взял ведра в райкомовском доме и направился к ручью. От дождя тропинка раскисла, ослизла. Наполнив ведра, юноша постоял немного. Отдыхая, он подсчитал, что перетаскал в дома уже двадцать шесть ведер.

– Наконец-то я тебя поймал!

Ринтын, вздрогнув от неожиданности, быстро оглянулся. Рядом с полными ведрами стоял широкоплечий парень в рваных резиновых сапогах и жевал самокрутку. Его черные мелко вьющиеся волосы выбивались из-под шапки. К толстым губам прилипли крошки табака. На вид это был настоящий негр, и Ринтын был готов поклясться, что ему только померещилось, что парень говорит по-чукотски.

– Вон ты какой,– между тем продолжал парень,– если бы не твой двоюродный брат, я бы показал, как отбивать кусок хлеба у трудящегося человека. Что уставился на меня? Не понимаешь? Я один снабжаю весь Кытрын водой. Это моя монополия. Не знаешь такого слова?