Новеллы моей жизни. Том 1 - Сац Наталья Ильинична. Страница 78

Он пожимает плечами.

— Вы спрашиваете, когда я полюбил музыку?

— Да, конечно.

— Вероятно, как только в первый раз ее услышал. Моя мать неплохо и очень много играла на рояле — Шопена, Бетховена, Моцарта, Листа. Ноты лежали дома повсюду — первое, что я выводил карандашом, были ноты, рисовал их без всякого смысла, как другие ребята рисуют домики или человечков. Матери доставляло большую радость, что я почти не отходил от рояля, когда она играла, довольно точно угадывал исполняемые произведения, подбирал отдельные мелодии. Мне было лет пять, когда я принес маме листок, исписанный нотными каракулями, и сообщил: — Вот я написал рапсодию Листа. — Мама очень смеялась, когда объясняла, что рапсодией называется одна из форм музыкального произведения, а Лист — фамилия композитора. — Как же ты мог написать рапсодию Листа!

Мне очень захотелось, чтобы Сергей Сергеевич написал все о своем детстве для советских ребят. Он обещал это сделать. Но надо было скорее приближаться к своей цели.

— А когда вы в первый раз услышали оркестр?

— В девять лет, когда меня повезли в Петербург на оперу «Фауст». Опера произвела на меня, конечно, неизгладимое впечатление. Музыка и яркие костюмы, музыка и действие на сцене… Как всякий мальчик, я был особенно восхищен дуэлью на шпагах. Когда я вернулся в деревню, задумал написать и написал первую свою оперу «Великан» — слова и музыку. Дуэль там, конечно, была, но не было самого главного — оркестра. Оркестр на рояле изображал мой двоюродный брат, но в моих мыслях уже тогда жило воспоминание об оркестре со всем его могуществом тогда мне неведомых инструментов.

Стоп! Мы подъехали к главному, из-за чего затеяла весь этот разговор. Вскакиваю с места и перехожу к делу.

— У наших ребят, всех без исключения, огромный интерес к оркестру — у нас, взрослых, большое желание, чтобы ребята с малых лет узнали, полюбили, заинтересовались музыкой. Чтобы все умели слушать музыку так же, как читают книги. Но музыки, написанной для слушания маленькими ребятами, нет или почти нет. Вы заметили, как охотно ребята ходят в театр, смотрят спектакли, а слушать музыку, когда нет ничего перед глазами, им трудно.

Мы говорим им вступительное слово, поясняем намерения композитора, но начинается музыка, и они без какого-то путеводителя по ходу ее звучания снова теряют понимание и интерес. Песни более доступны малышам, потому что там слово и музыка все время связаны, помогают друг другу. Не создать ли нам новые симфонические сказки, где по ходу музыкального действия, звучания музыки будут нужные слова, держась за которые, как за трап, ребята сориентируются в море звуков?

Сергей Сергеевич заинтересовался и спросил:

— А как вы представляете эту сказку, ее образы? Я ответила:

— Мне очень хочется, чтобы такая сказка в занимательной, доступной форме знакомила ребят с музыкальными инструментами, входящими в состав симфонического оркестра, имела бы и познавательное значение. Дети много раз нас просили, и мальчики в первую очередь, познакомить их с музыкальными инструментами. Мы устраивали много таких концертов — целые циклы «Знакомство с музыкальными инструментами». Ведущий прежде объясняет происхождение, устройство, выразительные возможности инструмента, а потом выступает музыкант, в совершенстве владеющий этим инструментом. Дело, конечно, неплохое, нужное, но это для ребят постарше — семи-восьмилетние опять ни при чем. А потом как-то хочется не по-школьному на концертах разговаривать, а тут получается в лоб — прежде вступительное слово, потом музыка, без художественной гармонии между ними: «Смотрите, дети, это — арфа». А она такая красивая, о ней бы нужно какие-то особенные, поэтические слова найти, и чтобы она своим голосом в этот рассказ включалась… — Снова раздался телефонный звонок, я встала и заспешила — лучше самой уйти, чем ждать, что тебя попросит об этом хозяин: — Простите, что задержала. Хотелось, чтобы вы сказали мне ваши соображения обо всем этом. До свидания.

Сергей Сергеевич крепко пожал мне руку и сказал:

— Сейчас мне действительно надо спешить, но мне нравится конкретность, с которой вы говорите.

Я ушла с ощущением, что дело хоть немножко, но двинулось вперед. Уже то, как внимательно все это Прокофьев слушал, подтверждало, что мне стоит мечтать дальше, а потом мне хотелось, чтобы от «мысль понравилась» у Сергея Сергеевича протянулась какая-то нитка к желанию самому эту новую идею осуществить. Сергей Сергеевич был человек резкий, мужественный, независимый — уговаривать его было бы невозможно. Он делает только то, что сам хочет, думала я в следующие дни, глядя на телефонный аппарат и с трудом не набирая его номера.

И вдруг телефон зазвонил! У Сергея Сергеевича есть мысли по поводу новой детской симфонии, он хочет сегодня со мной встретиться!

Он приехал ко мне домой, и целый вечер до последнего трамвая мой милый «Рёниш» наслаждался прикосновением пальцев Прокофьева к его клавишам. Мы фантазировали возможные сюжеты: я словами, он — музыкой. Да, это будет сказка, главная цель которой познакомить младших школьников с музыкальными инструментами; у нее должно быть увлекательное содержание, неожиданные событие, чтобы ребята слушали с непрерывным интересом — а что будет дальше? Решили так: нужно, чтобы в сказке были действующие лица, которые могут ярко выразить звучание того или иного музыкального инструмента. Например, флейта — птичка.

Сказала и испугалась: вдруг Сергей Сергеевич выругает меня за трафаретность такого предложения! Но он возразил мне:

— Флейта-птичка обязательно будет. Ничего страшного, что мы используем и примитивные представления самих ребят. Для нас самое главное — найти с ними общий язык.

Мы решили, что в симфонической сказке для самых младших слушателей должны быть яркие образы с броскими характерами, непохожими один на другой.

— Мне кажется, хорошо, чтобы в этой симфонии участвовали разные звери, птицы, но обязательно хоть один человек, — предложила я.

Сергей Сергеевич кивнул головой и добавил:

— Но если на «роль» каждого зверя или птицы назначим по одному инструменту, то образ человека будет исполнять, скажем, струнный квартет — ведь у него граней больше. — Он увлекся и продолжал: — Да-да, начинать надо с конкретного, впечатляющего и обязательно контрастного: волк — птица, злое — доброе, большое — маленькое. Острота характера — острота различных музыкальных тембров, у каждого действующего лица свои лейтмотивы.

Увидев, что Сергей Сергеевич загорелся, я осторожно спросила, нельзя ли заключить с ним договор. Очень любила завязать узелочек на каждом начатом деле.

— Но, — добавила робко, — вот только на каких условиях?

Ждала больших осложнений, отказа или огромных требований, но Прокофьев ответил просто и добродушно.

— Договор никому не мешает, а я эту сказку все равно напишу. Платите сколько сможете.

У меня как гора с плеч упала. На следующее утро приехала к нему с договором. Центральный детский театр заказывал С.С. Прокофьеву симфонию (цель которой — познакомить детей с музыкальными инструментами), с обязательством уплатить по ее принятии небольшую по тем временам сумму.

Предусмотреть его реакцию обычно было трудно: то неожиданно кроток, то еще более неожиданно строптив. Сергей Сергеевич подписал этот договор без звука.

Помню, как для усиления темпов работы пригласила симпатичную поэтессу и поручила ей продумать сценарий этой симфонической сказки. Дала эй записи того, что мы вместе с Сергеем Сергеевичем нафантазировали, просила литературно осмыслить, предложить Прокофьеву готовый текст.

Поэтесса преклонялась перед его талантом, творила днем и ночью и очень скоро понесла плоды своего творчества композитору.

Я пришла в «Националь» к концу этой встречи: поэтесса жалась к двери и вскоре юркнула в нее. Из глаз композитора сыпались искры. Когда мы остались одни, мне изрядно попало за непрошенный визит поэтессы. Но я уже знала, что в моменты таких вспышек помогает одно лекарство — юмор, и сказала спокойно: