Алексей Михайлович - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 84
ГЛАВА XVIII
Добившись патриаршего стола, Никон еще ревностней принялся за исправление церковных книг.
Низшее духовенство, смотревшее вначале сквозь пальцы на затеи патриарха, встретившись лицом к лицу с новшествами, подняло бурю негодования. И в самом деле — большинству священников, не знавших грамоты и научившихся службе по слуху, было над чем негодовать, так как после исправления книг им пришлось бы либо переучиваться вновь, либо расстричься.
Первыми дали знать о себе монахи Соловецкого монастыря, отправившие на Москву послов для объяснения с Никоном.
Патриарх продержал послов на своем дворе три дня, не допуская их к себе и запретив келарю выдавать им прокорм. Возмущенные монахи решили идти с челобитной к царю. Но, едва они собрались покинуть подворье, их окружили вооруженные послушники и, загнав в амбар, жестоко избили.
На четвертый день Никон сжалился над послами и приказал вывести их на двор.
— Печалуетесь, отцы-иеромонахи? — спросил он насмешливо и замахнулся вдруг посохом:— На колени, еретики!
Послы, не сдерживая гнева, вплотную обступили крыльцо.
— Не в унижение, а в честь доселе нам было кланятися московскому патриарху. Токмо и патриархи встречали нас допреж не дрекольем, а благословением да хлеб-солью!
Никон поманил к себе стражу и спокойным голосом объявил послам:
— Либо на колени, либо под батоги. Не повелеваю, но даю вам вольную волю самим решити.
Поняв, что иного исхода нет, выборные, скрепя сердце, опустились на колени.
— Печалуйтесь, покель досуг мне слушати вас, — молвил Никон.
Монахи о чем-то зашептались между собой.
— Не краше ли и не починать? — уже громче, так, чтобы дошло до Никона, произнес один из послов.
— А пришли, так выкладывай, брат Иннокентий, — ответил другой. — Не по своему делу прибыли на Москву, а ради для всей церкви страждущей.
Патриарх нетерпеливо передернул плечами.
— Либо печалуйтесь, а либо — вон!
Иннокентий вздохнул, провел двумя пальцами снизу вверх по ястребиному своему носу и, нехотя перекрестившись, поднялся с колен.
— Стар я и немощен. Не взыщи. Не можно мне на коленях стояти.
— Добро! Сказывай, стоючи, — разрешил патриарх.
— А сказ невелик наш тебе, святейший… Токмо внемли, не злобствуя, но с усердием, патриарха достойным.
Никон прищурился и сложил руки на животе.
— То ли с челобитного ко мне вы пожаловали, то ли поущать меня вздумали!
Иннокентий выпрямил сутулую спину и ударил себя в грудь кулаком.
— А будет воля Господня, и от поущения не отречемся! — крикнул он дерзко в лицо патриарху. — А покель внемли!… А которые мы священницы и диаконы маломочны и грамоте не навычены, то новым книгам нам колико не учитца, а не навыкнуть.
Патриарх желчно усмехнулся.
— То-то вы и привержены к старине, что червю слепому свет Божий пуще лютые огни!… Не сдается ли вам, отцы соловецкие, что у сего иеромонаха смиренного замест главы — колпак скомороший на ослиное копыто посажен?
Взбешенные издевательствами, монахи вскочили с колен.
— Будет! Не дано тебе над духовными мужами смеятися. Самому царю челом ударим на богохульника!
— Гоните их в шею! — крикнул Никон и, сбросив с крыльца Иннокентия, скрылся в покоях.
Прямо с патриаршего подворья послы отправились к епископу Павлу Коломенскому.
По изможденным лицам гостей и потрепанному их виду Павел понял, какой прием оказал им Никон. Выслушав монахов, он наскоро покормил их и приказал собираться к царю.
Послы растерянно переглянулись.
— Возможно ль в рясах, изодранных послушниками патриаршими, перед царевы очи предстать?
— Возможно! — злобно ответил Павел. — Пущай поглазеет государь православный, како встречают на Москве учителей и наставников христианских.
Алексей был в Думе, когда ему доложили о приходе монахов. Робко оглянувшись на Никиту Ивановича и Морозова, он встал с кресла и перекрестился.
— И все-то не так, как ищет сердце наше! Все-то смута и свара серед людишек наших.
Никита Иванович кивнул стоявшему у двери дьяку:
— Веди их!
Запрокинув величественно голову и чванно поджав губы, Павел первым вошел в Думу. За ним, на четвереньках, усердно колотясь лбами о проплеванный пол, вползли монахи.
Ордын— Нащокин преградил дорогу епископу.
— Иль не гнется спина, что дерзаешь не поклониться государю всея Руси?
Послы испуганно насторожились, готовые при первом окрике царевых советников броситься наутек. Но Павел, оттолкнув Нащокина, подошел вплотную к царю.
— По твоему ли соизволению, государь, стали ныне промеж тобою и епископами православными человеки мирские?
Алексей покраснел и потупился.
— Любы нам все наши сиротины, — расплывчато ответил он.
— Все ли? — ткнул епископ посохом в сторону Ртищева. — А либо токмо те богомерзостные, кои навычены еллинским книгам да прочей ереси?… Все ли, а либо любезней сердцу твоему вороны, гнездящиеся при Андреевском монастыре?
Федор попытался вступить в пререкания, но, встретившись со взглядом епископа, растерялся и махнул безнадежно рукой.
Медленно раскачиваясь у окна, князь Никита вполголоса напевал иноземную песенку.
Царь предложил Павлу присесть.
Епископ несколько успокоился и уж тише продолжал:
— Ведомо ли тебе, государь, что верующий ежечас подвержен поддаться диаволу и впасть в богомерзкую ересь? Иль негоже стали глаголы премудрые ныне: люби простоту паче мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, а какое дано тебе от Бога учение, то и держи.
Алексей неопределенно покачал головой и поочередно поглядел и на епископа, и на сторонников новшества, и на поборников старины.
Полдня ушло на страстные споры о Никоне, о его преобразовательских деяниях. Наконец, Павел, охрипший от крика, покинул Думу, так ни до чего и не договорившись с царем.
На улице епископа встретила толпа единомышленников.
— Зрите, христиане, како творят ныне с монахи на патриаршем дворе! — завопил Иннокентий, потрясая полами изорванной рясы. — Три дни морили нас гладом еретики! Три дни потчевали нас батожьем и кнутьем!
Павла окружили ученики Андреевского монастыря — Голосов, Засецкий и Алябьев.
— Очисти, владыко, от ереси книжной! — заломили они в отчаянии руки. — Избави нас от злых козней Ртищева и Нащокина.
Епископ тотчас же приступил к очистительной молитве. Толпа благоговейно опустилась на колени.
Получив отпуск, ученики Андреевского монастыря поклонились в пояс Павлу и возбужденно обратились к толпе:
— Ныне нас очистил владыко, а кто порукой тому, что завтра нас да иных христиан сызнов не погонят поганиться ересями? А не быть на Москве гнезду вельзевулову? Огнем спалить тое гнездо!
— Огнем спалить! — подхватила угрожающе улица.
— Да и пепел развеять!
Невесть откуда в руках людей появилось дреколье, ножи и камни. Толпа, предводительствуемая монахами, хлынула в сторону Андреевского монастыря.
В Кремль, нещадно нахлестывая нагайкой взмыленного коня, мчался окольничий.
— Бунт! — молнией пролетело по всем уголкам Москвы и поразило громовым раскатом палаты царя.
Алексей, выслушав окольничего, бессильно повалился на лавку.
— Вот тебе и филосопия на европейский лад! Вот тебе и исправление богослужебных книг!
Рокот толпы долетел и до усадьбы постельничего. Савинка, узнав, в чем дело, бросился было на улицу, но у самого крыльца его остановила Янина.
— Куда?
— Аль оглохла, не чуешь разве, как загомонили людишки?
— Не ходи! Не срок тебе дьяков дразнить!… И то гневается царь на нашего господаря, — умоляюще заговорила Янина и, неожиданно загоревшись злобой, погрозилась в пространство:— Будет час, сама я впереди черных людишек пойду великою ратью противу царевых воров!
Где— то ухнул пищальный залп.
Корепин распахнул дверь и вырвался из рук вцепившейся в него польки.
— Пусти!
— Ан не пущу! — властно крикнула Янина. — Не пущу зря помирать! То не на радости, а на кручины черным людишкам.