Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 36

Уже первое известие о болезни князя вызвало у Екатерины, по свидетельству Храповицкого, «печаль и слезы». 12 октября статс-секретарь императрицы записывает: «Курьер к пяти часам пополудни, что Потемкин повезен из Ясс и, не переехав сорока верст, умер на дороге, 5-го октября прежде полудня… Слезы и отчаяние… В 8 часов пустили кровь, в 10 часов легли в постель». 13 октября: «Проснулись в огорчении, в слезах. Жаловались, что не успевают приготовить людей. Теперь не на кого опереться». 16 октября: «Продолжение слез. Мне сказано: как можно Потемкина мне заменить? Все будет не то. Кто мог подумать, что его переживут Чернышов и другие старики? Да, и все теперь, как улитки, станут высовывать головы. Я отрезал тем, что все это ниже Ея Величества. Так, да, я стара. Он был настоящий дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить».

Но сколь ни велико было горе Екатерины, жизнь продолжалась, и в конце декабря 1791 г. был подписан долгожданный Ясский мир с Турцией, которая окончательно признала аннексию Россией Крыма. Новая граница между двумя странами была определена по Днестру. Османская империя также отказывалась от претензий на Грузию и обязалась не предпринимать против нее никаких враждебных действий. Это была несомненная победа России, но от надежд на реализацию «греческого проекта» Екатерине пришлось отказаться. Внимание императрицы было приковано теперь вновь к Польше, где 3 мая 1791 г. была принята конституция, означавшая радикальное изменение политического строя в этой стране. Екатерина сразу же отнеслась к событиям в Варшаве крайне неодобрительно. Но до заключения мира с турками от каких-либо резких действий в Петербурге воздерживались. Когда же мир был подписан, а Австрия и Пруссия оказались в достаточной мере втянуты в войну с жирондистской Францией, чему Екатерина также немало способствовала, весной 1792 г. русские войска вновь вошли в Польшу. Кампания была недолгой, и уже к лету русская армия контролировала всю территорию Речи Посполитой. В декабре Петербург дал положительный ответ на предложение Пруссии о новом разделе Польши, официально объявленном 9 апреля следующего года. В итоге Россия увеличила свои владения еще на 250 тысяч квадратных километров, включив в состав империи Восточную Белоруссию и Правобережную Украину.

Ответом поляков на второй раздел их страны было широкое патриотическое движение во главе с Тадеушем Костюшко. Поначалу восставшим удалось добиться некоторых успехов, но дело их было обречено, когда к борьбе с ними присоединились Австрия и Пруссия, а русские войска возглавил Суворов. Разгром патриотов и пленение Костюшко привели к третьему разделу Польши в октябре 1795 г., окончательно покончившему с польской государственностью. В состав Российской империи вошли земли Западной Волыни, Западной Белоруссии, Литвы и Курляндии общим размером в 120 тысяч квадратных километров.

Присоединение в результате разделов Польши новых земель со значительным еврейским населением (к концу века около 600 тысяч) породило в России еврейский вопрос. Судя по всему, у Екатерины, пропагандировавшей веротерпимость, особых предрассудков в отношении евреев не было, и еще в начале царствования она готова была внять совету тех своих приближенных, кто полагал, что интересы развития торговли требуют допущения в страну еврейских купцов [23] . Однако момент был неудобным, поскольку новоиспеченная императрица для укрепления своих политических позиций старательно эксплуатировала в это время образ защитницы православия. В результате решение было отложено на неопределенный срок. Когда же сотни тысяч евреев стали подданными российских государей, Екатерина поначалу, не колеблясь, декларировала полное равенство всех народов, попавших под ее скипетр. Однако позднее она стала испытывать сильное давление со стороны русского купечества, опасавшегося конкуренции со стороны еврейских торговцев. За ограничение прав еврейского населения выступало и духовенство, с которым у императрицы не было резона ссориться. В итоге в 1791 г. на свет появилось установление о печально знаменитой черте оседлости, просуществовавшей, как и многие другие установления Екатерины, вплоть до 1917 г.

Вполне понятно, что одним из важнейших международных вопросов, занимавших мысли Екатерины в последние годы ее жизни, был французский. Отношение к революционной Франции у императрицы было двойственным. Французские философы-просветители научили Екатерину критически воспринимать политический строй Франции и ее правителей, и поначалу она испытывала нечто вроде злорадства, полагая случившееся закономерным результатом бездарной политики. В событиях во Франции Екатерина не видела ничего опасного для России, и сведения о них регулярно печатались в русских газетах. Опубликован был и текст Декларации прав человека и гражданина, основные идеи которого совпадали с екатерининским «Наказом». Старший внук императрицы, будущий император Александр I, рассказывал придворным, что бабушка заставила его прочитать Декларацию и сама растолковала ему ее смысл.

Однако к 1792 г. ситуация стала меняться. Императрица все более воспринимала события во Франции как бунт против власти как таковой. В такой интерпретации революция становилась опасной для всех европейских монархов, а противодействие ей — их общей задачей. «Дело французского короля, — писала императрица, — есть дело всех государей». Однако в специально составленной записке «О мерах к восстановлению во Франции королевского правительства» она предлагала не просто механический возврат к дореволюционным порядкам, но с учетом уже случившегося поворот к монархии просвещенной. В том же, что рано или поздно монархический переворот будет совершен, Екатерина не сомневалась и, таким образом, предвидела появление Наполеона. Особенно тяжелое впечатление на нее произвело известие о казни королевской четы. В Петербурге был объявлен трехдневный траур, а дневник Храповицкого вновь отмечает печаль и болезнь императрицы. Вместе с тем Екатерина, немало потратившая сил на сколачивание антифранцузской коалиции, вплоть до своей смерти воздерживалась от посылки против Франции русских войск. Еще в 1791 г. она признавалась Храповицкому, что ломает себе голову, как втянуть Австрию и Пруссию во французские дела, дабы высвободить руки для осуществления собственных планов. Когда же в 1794 г. Суворов попросил отпустить его в армию коалиции, Екатерина отвечала, что «ежечасно умножаются дела дома и вскоре можете иметь тут по желанию вашему практику военную много».