Стрельба в невидимку (Десерт для серийного убийцы) - Самаров Сергей Васильевич. Страница 5

Машина завелась легко, но все же, выехав сначала за ворота, он основательно прогрел двигатель — минут пять стоял. Машину Леший любит и бережет. Она уже в возрасте и требует внимательного пригляда за собой.

До начала рабочего дня времени оставалось еще много. И Леший захотел вдруг прокатиться. Вдруг — это всегда неожиданно. Он ездит туда каждое утро. Никогда не думает, что поедет сегодня, а потом — именно вдруг! — чувствует необходимость. И едет.

Просигналив фарами дежурному у ворот гаражного кооператива, чтобы тот проснулся и опустил натянутый поперек ворот тросик, Леший выехал на улицу. Забыл, что сразу за воротами — глубокая колдобина, угодил в нее, встряхнулся, и свет фар резко колыхнулся по окнам противостоящего дома. Ничего, что кого-то и разбудит этим светом. Время подошло подниматься, господа!

Утренний город оживал сырыми улицами.

Перед рассветом, как обычно, было особенно темно. Фонари светили тускло, словно низкие осенние тучи даже их накрыли. Но люди уже спешили по своим делам, уже толпились на трамвайных, троллейбусных и автобусных остановках. Леший не обращал на них внимания. Он стремился к цели. И чем ближе оказывался к выезду из жилых кварталов, тем сильнее становилось его нетерпение. Тем сложнее ему было останавливаться на красный сигнал светофора. Начали подрагивать пальцы, сжимавшие руль.

Он знал, что сейчас там нет того, что его интересует. И тем не менее снова ехал. Просто проехать мимо, просто посмотреть и ощутить сладость мести — этого уже почти достаточно.

Пока — достаточно... А что будет потом, он и сам не знает. Да это и не так важно. Возможно, что потом не будет ничего. Возможно, что это больше никогда не повторится, потому что скоро все в жизни у него наладится. Он сам станет совсем другим человеком. И внутренне другим, и внешне.

Выехав на “бетонку”, грязной неровной полосой уходящую в сосновый бор, Леший резко снизил скорость. В этом был элемент мазохизма. Чем медленнее он ехал, тем сильнее страдал. Именно страдал — и получал от этого наслаждение. Он снова чувствовал все то, что здесь происходило. Не переживал, а чувствовал. Но, как всегда было, скоро его начала преследовать ярость. Ярость осталась тенью воспоминаний о прошлом, о таком болезненном и беспощадном. Тенью, толкающей резко в затылок сидящего за рулем человека — да так, что машина начинала порой повиливать на мокром покрытии шоссе. Но он давно научился владеть собой. И сейчас взял себя в руки настолько, что со стороны незаметно было его состояние. Иногда он даже через силу улыбался собственным мыслям, хотя хотелось кричать и биться головой о руль.

Он проехал весь бор насквозь, миновал плотину на Шершневском водохранилище, за плотиной развернулся на площади перед рядами торговых павильончиков, резко выдохнул, как бы сбрасывая с себя напряжение последних минут, и поехал назад.

Взглянул на часы. График соблюдался строго, как всегда. Теперь уже пора было ехать на работу. Но и помимо работы предстояло решить такое количество проблем, что успеть все сделать очень сложно. Но он успеет. Он рассчитал все до мельчайших деталей.

На половине дороги, в полумраке начинающегося рассвета, Леший увидел стоящие у кромки леса четыре грузовые машины. Из машин уже выгрузились милиционеры с автоматами — они редкой цепью уходили в лес.

Он даже улыбнулся.

Что они там ищут? Искать там уже нечего.

Или они не ищут, а готовят засаду на кого-то?

На кого?

На Лешего?

Он улыбнулся еще раз и глубже вдавил педаль акселератора. Машина плавно набрала скорость. Если будет днем свободное время, надо будет наведаться сюда, в бор, и посмотреть, что задумали эти менты...

Первое, что я сделал утром — это позвонил Осоченко. Дома его уже не оказалось. Сонный и недовольный немолодой голос, немного чмокающий, — словно вставные челюсти всегда готовы агрессивно выпрыгнуть, — сообщил, что Гоша ушел на работу. Подобным голосом обычно разговаривает исключительно теща — так подсказывает опыт сыщика. Но и матери бывают агрессивными — так подсказывает общечеловеческий опыт. Я посмотрел на часы. Стрелка только перевалила за восьмичасовую отметку. Раненько молодой человек встает — видать, трудолюбив, как муравей. Но туда — к себе в фирму — он еще, похоже, не прибыл, потому что на работе телефон мне не ответил. Ладно, позвоню ему из “Аргуса”, когда появлюсь там. А для начала мне предстоит поговорить с соседями Чанышевых.

Я уже обулся, чтобы выйти на улицу не в тапочках, когда зазвонил телефон. Пришлось посмотреть на не совсем чистые со вчерашнего еще дня башмаки, вытереть старательно подошвы о половой коврик и вернуться.

— Привет, майор.

— Здравствуй, майор. Ты еще не укатил на службу?

Если Лоскутков названивает мне в начале девятого утра, значит, у него есть что сообщить частному сыщику. Ментам вообще живется легче. Отправляют запрос и получают ответ. А волка — то есть несчастного “частника” в моем лице — кормят, как известно, ноги.

И телефонные звонки. И еще — в значительной мере — те друзья и знакомые, которыми он сумел обзавестись и которые прониклись его ужасающей долей и испытывают к “волку позорному” сочувствие. В данном случае, как вот сейчас, меня, возможно, подкормит, войдя в сиротское положение информационно голодного существа, майор Лоскутков.

— Кажется, я еще дома. Но ты чудом меня застал. Кстати, я ждал твоего визита вчера.

Весь вечер.

— Не успел. Домой за полночь вернулся, а к восьми утра уже ноги гудят, как телеграфные столбы, — набегался. В отличие от некоторых лентяев, которым большие деньги платят неизвестно за что.

— Если бы платили... — вздохнул я непритворно. — Всю бы оставшуюся жизнь ленился.

— Что ты вчера такого наговорил в райотделе, что все они забегали, как тараканы от дихлофоса?

— Я? Наговорил? — Теперь я удивился. — Единственно, что я сказал — их обвиняемая, если найдет себе хорошего адвоката или ей кто-то такого адвоката найдет, прямо из зала суда будет выпущена на свободу. Признание обвиняемой не есть доказательство ее вины.

Ментам законы получше знать надо. Вот и все.