Стрельба в невидимку (Десерт для серийного убийцы) - Самаров Сергей Васильевич. Страница 6

— Нет, это все им, дуракам, и так понятно, — Лоскутков кашлянул. — Что ты им про пистолет сказал?

— Посоветовал проверить, не числится ли за ним чего интересного? Я всю свою сознательную жизнь не доверяю пистолетам со сбитыми номерами. От нечего делать номера не сбивают — это не так легко.

— Это я понимаю и без объяснений. Меня мотивы интересуют. Почему ты посоветовал?

Ты что-то подозревал? Была какая-то мысль?

Мнительному майору всегда кажется, что он страдает эзотерической дальнозоркостью, и потому он часто хочет видеть за простыми вещами больше, чем за ними стоит. Таким уж чертовски недоверчивым характером мента бог наградил.

— Просто потому посоветовал, что они сами этого делать бы не стали. По лени или по халатности, не знаю уж... Или просто отложили бы дело в долгий ящик. Чтобы к нему больше не вернуться. Текучка, жалуются, их захлестывает. Еще мне не понравилось, что с пистолета почему-то стерты отпечатки пальцев убитого, которому оружие и принадлежало. Это дает какой-то намек.

— И все?

— Все. А в чем проблема? Тебе этого мало?

— Проблема в том, что пистолет идентифицирован. И этим пистолетом пользовался в позапрошлом году Леший при одном из убийств. А перед этим похитил пистолет у убитого им старшего лейтенанта милиции. Там же, в городском бору.

— Ты меня просто в краску вгоняешь... — сказал я сам себе комплимент.

— То есть?

Вот ведь непонятливое существо! Как же он с такими талантами вообще в сыске держится?

— Если бы я не подогнал чуток ваших олухов, то это так и осталось бы тайной под вековой паутиной. Меня этот опер из района, как его фамилия...

— Кудрявцев.

— Вот-вот, меня этот лысый Кудрявцев долго пытался убедить в том, что он кудрявый, а эксперты, по его словам, настолько сильно загружены, что от работы потеют, а от пота лысеют.

— Козлы... — не выдержал и прошептал майор. А у меня слух, кстати сказать, тренированный.

— Полностью с тобой согласен. Только кто? Эксперты?

— Те, кто работать не умеет.

— Я скромно надеюсь, что ко мне это не относится? — Хотелось услышать из уст мента уверения хотя бы в минимальном уважении.

Лоскутков словно бы не заметил мой вопрос. Таковым, по его мнению, должно быть развитое чувство ментовского такта. Он недоговаривает, а ты понимай как хочешь. Эту его манеру я давно изучил. И точно так же он любил бросать телефонную трубку — чтобы ты словно бы ощущал за собой чувство вины.

Я несколько раз позволил себе повторить его маневр и, кажется, отучил. В последнее время он иногда даже со мной прощается, когда заканчивает разговор.

— Теперь, получается, мы почти параллельным курсом пойдем. Только постоянно со мной связь держи. Ты что-нибудь уже раскопал?

А вот это мне очень даже на руку. С Лоскутковым мы уже несколько месяцев как сработались, и при всей его угрюмости и моей, напротив, легкости характера умудряемся иногда один другому помогать. Отношение нашего общества к частным сыщикам сформировано в основном западными детективными романами и убойными американскими дебило-фильмами, сляпанными по одному сценарию. В действительности работа эта совсем-совсем иная. И то, что само идет в руки лицу государственному, мне приходится выцарапывать когтями и выдирать зубами — или же, со всем присущим обыкновенному спецназовцу Главного разведывательного управления коварством, выманивать обманом.

— Нет пока. Только собираюсь. Ты вот меня остановил на полпути. Поеду опрашивать соседей, пока они не разбежались.

— Вчера вечером надо было. Вечером легче кого-то дома застать.

— Так я же тебя у себя дома ждал! Приготовил мешок сахара и хотел посоветоваться.

Не дождался и потому начинаю сегодня с утра.

Вечером продолжу.

— Отлично. Что будет — сообщай сразу.

Я забрал материалы из района. Теперь по всем вопросам обращаться только ко мне. Все!

Пока...

Нет, в последнее время он стал заметно вежливее.

Значит, опять работаем вместе. Радоваться этому или расстраиваться — я еще не решил.

Значит, или сам убитый был Лешим, или он, по меньшей мере, был связан с ним каким-то образом? Тогда дело серьезнее, чем казалось первоначально. Значит, предстоят плотные контакты и с ментовкой, и, возможно, с ФСБ.

И как-то это может повлиять на отношения плательщика — Гоши Осоченко? Но если не так давно я умудрился помогать ФСБ и ментам, получая по трудовому соглашению дополнительную майорскую зарплату, то сейчас надеяться на это не приходится. Заинтересованность Осоченко следует сохранить. А для этого просто необходимо знать о нем побольше.

...Машину в гараж я в последнее время ставить перестал, чаще пользовался недалекой платной стоянкой. Хотя скоро придут морозы и придется от такого удобства отказаться. Уже сейчас приходится подолгу прогревать двигатель, чтобы старушка-развалюшка не приподнесла мне вдруг ненужный сюрприз.

Поехал сначала, как и собирался, опросить соседей Чанышевых. До нужного мне длинного девятиэтажного дома на улице Цвиллинга добираться — пять минут. Но вот подъездная дверь оказалась, как часто сейчас бывает, на кодовом замке, точно таком же, какой стоит и на моем подъезде. С такими замками общаться умеют одни бомжи — для них каждый код является открытой книгой. Я до бомжей не дорос. Пришлось, вздохнув, дождаться, когда дверь откроется кем-то из жильцов.

Первым вышел мужчина средних лет.

— Извините... — показал я удостоверение. — Можно задать вам несколько вопросов?

— Нет. Я очень спешу, — он словно бы испугался меня и даже поднял воротник куртки, хотя дождик еще только обещал вскоре начаться. Словно забором человек отгородился.

“Ничего не слышал”, “ничего не видел”, “ничего не знаю” и все прочие “ничего”...

— Впрочем, удивляться тут нечему: в наше время люди часто стараются избежать каких-то неприятностей для себя именно путем молчания и “ничегоневидения”. Не понимая по глупости, что этим опять же себя и подставляют, потому как могут оказаться участниками следующей по счету неприятности. И я уже давно научился определять по лицу — кто будет говорить много и откровенно, старательно выказывая собственное отношение к происшедшему, кто будет больше сам спрашивать и сверкать при этом глазами в предвкушении того, что сможет поделиться с кем-то третьим информацией, а кто вообще избежит разговора.