Валентина - Майклз Ферн. Страница 35

Торговец обратился к слуге:

– Помоги рабу снять с нее остальную одежду. Пусть все увидят ее совершенно обнаженной!

Слуга приблизился к Валентине, и ей показалось, что она задыхается. Не может быть!.. Как смеют они так с ней обращаться!.. Если бы только она могла, то убила бы их всех, а потом и себя!

Рука девушки сама по себе потянулась украдкой к короткому кривому кинжалу, висевшему на поясе у торговца. Валентина выхватила оружие из ножен и резко повернулась к слуге, занеся над ним клинок.

– Держите ее! – воскликнул торговец.

В одно мгновение девушку окружили и схватили стражники, вырвав кинжал из цепких пальцев. Майкл, наблюдавший за происходящим из закутка, пытался высвободить руки, связанные в запястьях, и прийти к ней на помощь. Однако кожаные ремни были слишком прочны, и ему ничего не оставалось, как лишь с болью смотреть на страдания знатной дамы, не в силах чем-либо ей помочь.

Остатки одежды сорвали с тела девушки.

– Подумать только, каких сыновей может родить такая тигрица! – продолжал выкрикивать Абд-Шааба, ничуть не обеспокоившись суетой стражников вокруг Валентины.

Человек, которого торговец назвал Мохабом, поднял руку в знак того, что готов назначить цену.

Все, что происходило потом, промелькнуло перед взором Валентины, как в тумане. Она никак не могла поверить в реальность происходящего, но поняла; человек из дворца Рамифа предложил такую цену, что ее не смогли перебить другие. Как и Розалан, она тоже попала в гарем эмира, правящего Напуром.

* * *

На противоположной стороне рыночной площади стояло глинобитное строение, в котором находился сераль, наиболее часто посещаемый военачальниками войска Саладина. Из-под богато украшенной резьбой арки выехали двое мужчин в черно-желтой одежде, что указывало на их принадлежность к войскам Малика эн-Насра. Лица у всадников были хмурыми.

– Следовало предвидеть, что нас не примут сегодня, как обычно, Мештуб! Кажется, чуть ли не половина жителей города Дамаска побросала все дела, чтобы поглазеть на торги, – Паксон протянул монетку мальчику, который подвел лошадей, и вскочил в седло.

Мештуб последовал его примеру.

– Иногда мне кажется, мать и зачала, и родила меня в седле, – пожаловался Мештуб. – Почему бы нам не остаться и не посмотреть на торги, отдохнув тем временем от верховой езды? Нас ждут еще, по меньшей мере, три дня хорошей скачки, и после отъезда из Дамаска никаких развлечений не предвидится!

Паксон бросил на друга мрачный взгляд и слегка сжал пятками бока своего коня.

– Но нет же здесь никаких развлечений! Все, разинув рты, таращатся на торги! Поехали, Мештуб! А свои жалобы ты лучше излей глухому!

– Но и глухому, изливая свои жалобы, я скажу, что лучше тебе перестать вовлекать меня во все те опасные дела, которые ты по своей воле возлагаешь на себя! Я слишком молод, чтобы умирать! Какой червь тебя точит, Пакс? Со времени твоей последней встречи с английской королевой тебе словно досаждает какой-то невыносимый зуд!

Не обращая внимания на замечание друга, Паксон глянул в другой конец площади, где происходили оживленные торги.

– Взгляни на этих бедняг! Им остается только уповать на милость Аллаха, и неизвестно, что ждет их в будущем.

Мештуб кивнул, соглашаясь.

– Надьяр говорил, там продается темноволосая черкешенка, настолько прекрасная, что глазам больно от сияния ее красоты. Почему бы нам с тобой не присоединиться к толпе и не взглянуть на красавицу?

– Нет, – твердо заявил Паксон. – Если ты готов ехать, давай поскорее тронемся в путь, пока твое тучное тело не расползлось окончательно от жары.

– Езжай, Паксон! Я тебя догоню. Смотри! Вон она! Даже отсюда видно, что Надьяр не солгал!

Паксон равнодушно глянул в сторону помоста, но проходившая мимо цепочка верблюдов, нагруженных товарами, заслонила от него место торгов.

– Если хочешь, оставайся, Мештуб! Я не стану торопиться и подожду тебя за воротами.

Мештуб взмахнул рукой, давая понять, что все понял. Его взгляд был прикован к помосту.

Паксон отправился дальше, прокладывая себе дорогу в городской толпе. Несколько минут спустя Мештуб присоединился к нему, задыхаясь от волнения.

– Пакс, ты слышал, что о ней говорят люди?

– О ком?

– О черкешенке! – воскликнул Мештуб, рассерженный безразличием друга.

– Что же о ней говорят? Знаю, ты будешь меня доводить, пока я тебя не выслушаю!

– Она прекрасна! Кожа у нее белая и безупречная, груди подобны бутонам жасмина, тело стройное и гибкое, нежное и чистое…

– Ты сам все это рассмотрел? – насмешливо спросил Паксон. – Или принимаешь на веру слова лживого торговца? Как часто я видел тебя обманутым, друг мой! Вспомни тот ковер, что ты купил в Иерусалиме! Никогда не забуду, насколько глупо ты выглядел, сидя на этом ковре и приказывая ему лететь! – Паксон запрокинул голову и разразился смехом.

Лицо Мештуба омрачилось воспоминанием о перенесенном унижении.

– Откуда мне было то знать? Я и раньше слышал сказки о летающих коврах…

– Все мы время от времени оказываемся в дураках, Мештуб! Прости мне мою дерзость, но я никогда не забуду, какой у тебя был вид, когда ты наконец, скрепя сердце, признал, что тебя обманули, – Паксон снова разразился смехом.

– На этот раз я не обманулся! – возразил Мештуб. – Я сам ее видел!

– Кого?

– Черкешенку! Сколько раз тебе говорить? Хочешь услышать, что она сделала, или предпочитаешь, чтобы тебе рассказал об этом кто-нибудь другой?

– Хорошо, расскажи мне ты, не то еще лопнешь.

Попридержав коня, чтобы поравняться с Паксоном, Мештуб начал свой рассказ, и глаза его при этом возбужденно заблестели.

– Она сражалась, как тигрица! Схватила кинжал у торговца, и в глазах ее все увидели смерть! Трое мужчин едва удерживали черкешенку! Никогда не доводилось мне видеть женщину, которая с таким упорством защищала бы свою честь! Жаль мне того беднягу, что станет ее хозяином!

Мештуб продолжал пересказывать свои впечатления, всячески приукрашивая увиденное, а мысли Паксона необъяснимым образом обратились к Валентине. «Защищала свою честь…» – сказал Мештуб. Паксон мог представить себе только лишь одну женщину, способную так сражаться, защищая свою честь, и из глубин его души всплыл образ придворной дамы английской королевы.

«Глупец! – выругал он себя. – Только у мужчин есть подлинная честь, а женщины всего лишь обязаны почитать мужчин».

ГЛАВА 10

Путешествие в Напур оказалось долгим и утомительным. Караван продвигался неспешно, лагерь разбивали ближе к ночи и пускались в путь вскоре после рассвета, стараясь пройти как можно больше, прежде чем зной начнет жечь равнины.

Валентина ехала вместе с Розалан под охраной евнухов. Устроенный на спине верблюда навес, похожий по форме на беседку, надежно защищал от солнца. Водой женщин снабжали в достаточном количестве, и дважды во время привалов им позволяли омыть себе тело и насладиться прохладой оазисов после жаркого дня.

Обращались с ними по-королевски, и когда Валентина поделилась своим впечатлением с Розалан, бедуинка лишь удивленно на нее вскинула глаза.

– Разумеется! – воскликнула она. – С нами и должны теперь обращаться по-королевски! Мы же стали членами семьи владыки! Мы с тобой принадлежим эмиру, вот к нам и относятся соответствующим образом. Как ты этого не понимаешь, Валентина?

Придворная дама Беренгарии рассердилась:

– Мне не впервой быть приближенной особой королевской семьи, – резко ответила она, продолжая омовение.

Розалан пожалела о своем поспешном замечании, но гордость не позволила ей это признать. Ответ Валентины напомнил бедуинке, что они не равны по происхождению, и сознавать это было той неприятно.

– Я молю Аллаха, чтобы в семье Рамифа с тобой не обращались так жестоко, как при дворе английской королевы, – бросила Розалан.

Спина Валентины внезапно словно одеревенела. Она медленно повернулась, чтобы взглянуть на подругу, ее лицо потемнело от гнева.