Колесница Гелиоса - Санин Евгений Георгиевич. Страница 17

«Для отцов-сенаторов и нобилей да! — согласился Тиберий и показал рукой на холм. — А для народа? Кто же тогда заступится за него, если сенат проталкивает в народные трибуны угодных себе людей? Если — страшно поверить — главный судья Рима: человек, остающийся сегодня за главу государства, полностью одобряет и даже сам организует выборы на основе подкупа, уговоров, обмана, угроз?!»

«Ты оскорбляешь высшее должностное лицо Рима!» — воскликнул претор, но Тиберий, улыбнувшись, невозмутимо ответил: «Разве? А я думал, что просто называю вещи своими именами. И потом ты ведь сам сказал, что здесь все свои!» «С ним невозможно разговаривать!» — закричал претор, обращаясь за поддержкой к Эмилиану. Но твой муж жестом приказал ему успокоиться и прямо спросил Тиберия:

«Как же ты, не имея достаточных средств на подкуп, угощения избирателей и организацию им предвыборных развлечений собираешься стать народным трибуном?» «А я не собираюсь никого подкупать или угощать! — с достоинством ответил ему Тиберий. — Оставляю это право сенату. Я и без этого стану народным трибуном, потому что смогу дать римскому народу то, что ему сейчас важнее ваших подачек и бесплатных обедов!» «Что же именно?» — уже без усмешки спросил Эмилиан.

И тут Тиберий сказал то, что заставило побледнеть даже его, не знавшего, как говорят, страха в боях. «Я сделаю то, — сказал Тиберий, — что твой кружок обсасывает тщетно вот уже десять лет! Я дам римскому народу землю! Ту самую, захваченную у наших врагов общественную землю, которую патриции незаконно прибрали к своим рукам и вот уже сотни лет считают своею. Я заставлю всех свято соблюдать забытый закон Лициния и Секстин!» [42]

Слух о словах Тиберия пронесся по Палатину, как ветер по налитому спелыми колосьями полю. Отмахиваясь от хмельных луперков, крестьяне, нищие, грязные оборванные люди обступили нас и горящими глазами глядели на Тиберия, вслушивались в каждое его слово.

«Да, я дам крестьянам землю, — дождавшись, когда смолкнут негодующие возгласы сенаторов, невозмутимо продолжал Тиберий. — Армии — новых воинов. Врагам — страх перед Римом. Отечеству — спокойствие и былое могущество!»

«Браво, Тиберий!» — закричал один из прежних друзей моего сына, Гай Биллий. «Браво!» — поддержали его еще несколько человек, и вскоре весь холм ревел, повторяя одно только слово: «Земля! Земля! Земля!!» Это было жуткое и незабываемое зрелище, от которого я до сих пор не могу прийти в себя.

«Безумец! Ты понимаешь, что говоришь? — стараясь перекричать страшный шум, напустился на Тиберия городской претор. — Лучшие умы Рима, сам Сципион бьются над разрешением этого вопроса, не в силах даже приблизиться к выходу из него!» «Пока Рим совещался — Сагунт пал!» — усмехнулся подошедший Блоссий, и те, что стояли поближе, передали его слова остальным. «Мы не только совещаемся, как помочь народу, — поправил претора Эмилиан, — но и уже наметили кое-какие меры, правда, пока небольшие…» «Ага! — кивнул Блоссий, подмигивая Тиберию. — Рожают горы, а родится смешная мышь!»

Хохотом ответил народ на его слова, причем таким дружным, что побагровевший Эмилиан дал знак своим ликторам быть наготове… Как только смех поутих, на Блоссия накинулся его извечный соперник Панеций. «Сапожник, суди не выше сапога! — прикрикнул он, щеголяя знанием римских пословиц. — Это тебе, как путнику, у которого ничего при себе нет, можно петь песни в присутствии разбойников! А Тиберий Гракх рискует потерять все: уважение равных, понимание друзей, славу, наследованную ему отцом и дедом! Или ты думаешь, что те, у кого он собирается отобрать землю, веками принадлежавшую им, так просто расстанутся с ней? Или те, кому он хочет отдать ее поставят ему памятники или обожествят его имя? Презрение, смерть и позор — вот какая награда ожидает его!»

Не успел Панеций договорить, как Гай Биллий воскликнул: «Не верь ему, Тиберий! Твои друзья с тобой! Они не отвернутся от тебя и пойдут за тобой даже на верную смерть!» «И мы, равные тебе по положению в обществе, с тобой, Тиберий»! — под одобрительные возгласы народа, сказал Аппий Клавдий, подталкивая в бок своего друга, лучшего законоведа нашего времени, Муция Сцеволу.

Очнувшись, тот приветливо кивнул Тиберию. Так же выразил ему свою поддержку и Красс Муциан, кандидат в будущие консулы. «Ну, а ты?» — посмотрел сияющими глазами на Марка Октавия Тиберий. «Что я?» — растерялся тот, глядя то на Эмилиана с претором, то на Тиберия. «Тоже выставишь свою кандидатуру на вторую вакансию? — торопил его мой сын. — Вдвоем нам будет легче!» «Наверное…» — нерешительно пожал плечами ему в ответ Марк.

Вокруг них тем временем стало уже по-настоящему жарко. Блоссий спорил с Панецием, утверждая, что наградой за доброе дело служит уже само свершение его. Аппий Клавдий схватился с сенаторами Сатуреем и Руфом, тесть нашего Гая Красс — с «Мудрым» Лелием, Муций Сцевола — с Квинтом Помпеем, соседом Тиберия. Но громче всех кричали крестьяне и простой люд, теперь уже повторяя: «Ти-бе-рий! Зем-ля!! Ти-бе-рий! Зем-ля!!» Запахло скандалом, и консульские и преторские ликторы сдвинулись вокруг сенаторов, угрожающе наклонив свои фасции…

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не Тиберий.

«Стойте! — вдруг закричал он и, поднявшись на камень, горячо заговорил, обращаясь то к простому люду, то к патрициям. — О чем вы спорите? Или не видите очевидного? Даже дикие звери, живущие в Италии, и те имеют норы и логовища, между тем, как люди, умирающие, сражаясь за Италию, не имеют теперь ничего, кроме воздуха и света. Посмотрите на них! Они без крова, лишенные постоянного местожительства, бродят с женами и детьми, живут в Риме на жалкие подачки! Полководцы обманывают солдат, увещевая их сражаться с врагом за могилы предков и храмы, в то время, как у массы римлян нет ни алтаря, ни кладбища предков. Их называют властелинами, между тем, как у них нет даже клочка собственной земли!» [43]

Не могу передать тебе, какой восторг и одновременно негодование вызвали на Палатине эти слова Тиберия. Надежда одних, ярость других, — все это живо стоит перед моими глазами.

Кончилось все тем, что сципионовский кружок и все его окружение в полном молчании удалились с холма. Над ними насмехались, радовались, а я видела что-то зловещее в этом молчании. И даже сияющий Блоссий, шепнувший мне на ухо, показывая глазами на Тиберия; «Тот сделал полдела, кто уже начал!», не мог рассеять самых тягостных предчувствий. Обессилев, я приказала подать мне носилки, и в окружении ликующих толп народа мы проследовали по улицам взбудораженного Рима. Слава шла впереди, опережая нас. На стенах множества домов уже успели появиться наспех сделанные надписи:

«Прошу вас, голосуйте за Тиберия Гракха, он даст нам землю!»

«Земледельцы требуют сделать народным трибуном Тиберия. Он достоин этого!»

«Если кто отвергнет Тиберия Гракха, тот да усядется рядом с ослом!»

И даже такая:

«Гай Биллий — Панецию: повесься!»

Но были и угрозы Тиберию, я не стану повторять их, дабы не привлечь к ним внимания богов.

Были даже стихи о безвременно ушедшем от нас Теренцие, которого любил называть своими другом Эмилиан. Раньше их вряд ли кто осмелился произнести даже шепотом. А тут перечитывали вслух — и восторгались. Я приказала сопровождавшему меня скрибе записать их. Вот они: