Остров Весёлых Робинзонов - Санин Владимир Маркович. Страница 24
– Му-у-у, – тихо протянул Шурик.
Зайчик поставил на стол бутылку и с глубоким подозрением посмотрел на братьев, которые тут же выпучили на него свои блестящие глаза.
– Где шампанское? – грозно спросил Зайчик.
Братья дружно замотали головами и неожиданно начали подмигивать Прыг-скоку.
– Что вы хотите сказать своими глупыми знаками? – возмутился Прыг-скок. – Уж не то ли, что я украл шампанское?
Братья охотно закивали, а Шурик восторженно шепнул:
– Ох, и ловкач же вы, Станислав Сергеевич!
– Даже смешно! – Прыг-скок засмеялся искусственным смехом. – Какая нелепость!
Юрик обиженно повел плечами, поднялся и извлек из-под полы пиджака Прыг-скока пропавшую бутылку шампанского. Над столом пронесся стон.
– Я… не я… – пролепетал Прыг-скок, растерянно глядя на Зайчика, стоявшего в самой угрожающей позе.
– Стыдно, Станислав Сергеевич, – сурово сказал Юрик. – А еще известный артист, заслуженный! Из-за вас могли пострадать ни в чем не повинные порядочные люди. Правда, Шурик?
– Угу, – промычал Шурик, набивая рот свежим теплым хлебом.
– Вот салаки! – восхитился Потапыч. – И смотрят еще, воблы сушеные! Да я сам видел, как они бутылку пустую молоком наливали, а потом настоящую товарищу Прыг-скоку подложили!
Юрик и Шурик, точно сдутые ветром, уже лезли на спасительную сосну. Прыг-скок облегченно вздохнул и вытер платочком вспотевший лоб.
Выстрелила пробка. Мы выпили за Машеньку и ее удачу, за наш Остров Веселых Робинзонов, за Потапыча, за дружбу. Зайчик так расчувствовался, что разрешил братьям-разбойникам сесть за стол, даже налил им по капельке шампанского. Это был самый долгий обед в истории коммуны. Мы сидели, вспоминали, смеялись и записывали адреса. Игорь Тарасович заявил, что на будущий год он этот остров перероет до основания, он заставит его отдать свои клады в смысле костей и разного рода предметов древней материальной культуры. Ладья выразил общее мнение, когда попросил Машеньку будущим летом снова взяться за восстановление наших нервных систем.
– Присоединяюсь к пожеланию коллеги Ладьи, – благосклонно изрек Лев Иванович. – Тем более что это первая толковая мысль, которую я от него услышал.
– Договорились! – с энтузиазмом согласилась Машенька. – Но с одним обязательным условием. Немедленно помиритесь!
Лев Иванович крякнул, и Игорь Тарасович начал набивать трубку.
– Я долго буду ждать? – настаивала Машенька.
– Левушка… – умоляюще произнесла Ксения Авдеевна.
Игорь Тарасович решительно отложил в сторону трубку.
– Я, пожалуй, готов, – проворчал он. – Я… я был не прав, Лев Иванович. Я, если хотите, очень люблю музыку и знаю многие ваши вещи. Я даже часто вспоминаю это прелестное место: ля-ля-ляля-там-там-там-там! Просто и очаровательно.
– Это я был неправ, дорогой коллега! – сияя, возразил Лев Иванович. – Простите меня, вы – благородный человек! Я высоко ценю вашу научную деятельность, и ваша книга лежит в моей библиотеке на видном месте. Руку, коллега!
– Вот она! – воскликнул археолог, вытирая платочком глаза.
И гордость нашей коммуны, два бывших врага крепко обнялись. Над островом разнеслось могучее «ура!».
– Слово для сообщения имеет Потапыч! – провозгласила Машенька.
– Какое там слово, – проворчал Потапыч. – Как на собрании… В общем деньги вам причитаются. Вы платили по сто рублей, а для туристов положено по шестьдесят. Одним словом, получайте по сорок рубликов на душу обратно!
Короткая, но яркая речь Потапыча была встречена бурными аплодисментами.
– Катер! Катер! – закричали Юрик и Шурик.
– Снова они первые заметили, – огорчилась Ксения Авдеевна. – А я-то все глаза проглядела.
– Ну, собирайтесь, друзья, – со вздохом сказала Машенька. – Я приду к причалу с вами проститься.
– А вы? – хором воскликнули все.
– Приезжает директор турбазы, мне нужно сдавать дела, – огорченно ответила Машенька. – В Москве увидимся обязательно!
– Так вы остаетесь? – вырвалось у Антона.
Машенька пристально посмотрела на него и ничего не ответила.
Антон пожал плечами, и мы пошли собираться. Мой друг был неразговорчив. Он запаковывал в чемодан вещи и не смотрел на меня. Несколько раз он равнодушно поглядывал в окно, делая вид, что ищет Шницеля, и мычал про себя что-то невнятное. Потом, чувствуя на себе мой пристальный взгляд, начал бодро насвистывать какую-то мелодию, в которой я с трудом узнал ускоренный раза в три похоронный марш Шопена.
– Приятно уезжать в таком безоблачном, жизнерадостном настроении, правда? – по возможности невинным голосом поделился я своим наблюдением.
– Оставь при себе свои идиотские реплики! – возмутился Антон. – Тоже еще психолог нашелся!
В дверь постучали. Антон вздрогнул. В комнату вошла Машенька.
– Почему вы за столом не записали мой адрес и телефон? – без предисловий набросилась она на Антона.
Мой друг уже взял себя в руки.
– А я и не собираюсь у вас лечиться! – вызывающе ответил он. – Вы сами сказали, что у меня вместо нервов капроновые нитки.
Машенька сердито посмотрела на Антона.
– Вы меня удивляете, – непривычно громким голосом сказала она. – Если вы немедленно не запишете мой адрес, то я…
– То вы? – глядя в сторону, спросил Антон.
– То я рассержусь и никогда не буду с вами разговаривать!
– Может, мне уйти? – спросил я, чувствуя себя явно третьим лишним.
Антон резко повернулся. Лицо его пылало.
– Чего ты хочешь? – яростно спросил он, хватая Машеньку за руку. – Ну, говори… девчонка!
Машенька молча покачала головой.
– Говори же, черт возьми! – взревел Антон.
– Говори сам, – тихо сказала Машенька.
– Ну, что мне с ней делать? – простонал Антон, жалобно глядя на меня. – Я же говорил тебе, что она тигрица!
Я деликатно вышел из комнаты и прикрыл за собой двери.