Меч на закате - Сатклифф Розмэри. Страница 25

Когда они вышли и тяжелый занавес закрыл дверной проем у них за спиной, Гидарий спустил ноги на пол и сел прямо.

— Ну? Ну-ну? Что такое?

Я подошел к нему.

— Герцог Гидарий, менее часа назад я получил сообщение, что граф Хенгест прибыл на север на помощь своим родичам; он высадился за Абусом и направляется к Эбуракуму.

Он потрясенно взглянул на меня, а потом к его покрытым пятнами щекам прихлынула кровь.

— Ты получил? Почему это сообщение не принесли первым делом ко мне?

— Это происходит за пределами твоих границ, — сказал я ему. — Но я — граф Британский, и потому мои границы шире твоих.

Это было глупо, потому что мне следовало попытаться расположить его к себе, но в этом человеке было нечто такое, что всегда, с самого первого дня, как я вошел в Линдум, заставляло меня ощетиниваться; и годы, в течение которых я пытался действовать с ним заодно, ничего не исправили. Но, честно говоря, не думаю, чтобы что-нибудь изменилось, даже если бы я ползал перед ним на брюхе.

Он издал горлом какие-то звуки, но потом, видимо, решил пропустить все мимо ушей и только брюзгливо сказал:

— Ну-ну, говорят, молодые псы лают громче всех. Да будь ты хоть самим Александром, но только пододвинь сюда этот табурет и сядь. У меня начинает болеть шея, когда я пытаюсь говорить с тобой, а ты возвышаешься надо мной, точно сосна.

Я сделал, как он просил, а потом продолжил то, что хотел сказать.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе об этом и о том, что через три дня я выступаю на север.

Тут уж он уставился на меня всерьез, и его лоб прорезали морщины.

— Этим летом уже слишком поздно начинать новую кампанию, — сказал он точно так же, как Бедуир.

— Почти, но не совсем.

Он пожал плечами.

— Тебе лучше знать; как ты и говорил, — ты — граф Британский. Что ж, думаю, если ты сможешь покончить со всем этим одной короткой доброй стычкой, то успеешь вернуться и уютно устроиться на зимних квартирах прежде, чем установится плохая погода.

— Герцог Гидарий, мы не вернемся ни до того, как начнется зима, ни после, — сказал я.

Он посмотрел на меня; его челюсть отвисла.

— Не… вернетесь?

— Не вернемся.

Он постарел на глазах, словно под его кожей стало меньше плоти. Я нагнулся к нему, стараясь говорить убедительно.

— Ты же знаешь, что в любом случае мы собирались уйти весной; а зимой у тебя не будет никаких беспокойств с Морскими Волками. Чем же тогда хуже то, что мы уходим сейчас?

— Следующая весна будет еще только через полгода, — он едва заметно, беспомощно развел руками. — Наверно, я надеялся, что ты передумаешь прежде, чем подойдет время.

Я покачал головой.

— У тебя есть два хороших военачальника, в Крэдоке и Гераникусе, и я обучил твоих людей. Когда я пришел сюда, они были отважны, но это была отважная толпа; теперь они стали опытным — даже в чем-то дисциплинированным — войском и быстро соберутся к тебе в случае необходимости. Сейчас вы должны быть в состоянии сами сдерживать натиск варваров; а во мне остро нуждаются в другом месте.

На один долгий, напряженный миг между нами повисла тишина, потом он слегка дернул своими пухлыми плечами, словно хотел их расправить, и мне показалось, что я вижу за обмякшими чертами его лица нечто от воина, которым он был в юности. Мне не нужно будет бояться за земли между рекой Абус и Метарисом, когда я уйду отсюда.

— Что ж, тогда, похоже, говорить больше не о чем.

— Есть еще кое-что — я хочу, чтобы четыре сотни твоих людей выступили со мной на север.

Мне показалось, что его глаза сейчас вылезут из орбит.

— Римские боги! Дорогой ты мой, да в этот самый момент чуть ли не сотня моих лучших воинов ошивается в рядах твоих Товарищей! И примерно столько же перешло к тебе за эти годы!

Чего тебе еще нужно?

— Четыре сотни, по их желанию и по моему выбору, которые пойдут со мной в этот поход как вспомогательный отряд, копейщики и лучники. Как я уже сказал, по меньшей мере на этот год у тебя не будет никакого беспокойства с Морскими Волками; а когда осенняя кампания закончится и мы благополучно выгоним графа Хенгеста из Эбуракума, я пришлю их тебе обратно.

— Тех, кто останется.

— А тем временем никто, даже ты, мой самый премудрый в военных делах граф Британский, не может сказать наверняка, что именно будут делать Морские Волки, ибо они так же непредсказуемы, как те ветра, что пригоняют их к нашим берегам; а моя боевая мощь не вынесет потери четырех сотен людей.

Я перебил его:

— Никто, даже ты, мой самый премудрый герцог Коританский, не знает более точно, чем я, какова твоя боевая мощь и какие потери она может вынести.

Новая сила, появившаяся в его лице, теперь обращалась против меня.

— Для нас достаточно отгонять Морских Волков от наших собственных пастбищ; почему я должен посылать своих парней сражаться в краю бригантов?

На этот раз уже я внезапно почувствовал себя старым, усталым и беспомощным.

— Потому что если мы будем стоять поодиночке, королевство, герцогство, племя, каждое внутри своих собственных границ, — то все мы, и королевство, и герцогство, и племя, падем, одно за другим, каждое внутри своих собственных границ.

Только тогда, когда мы сможем держаться вместе, мы загоним саксов обратно в море.

Не знаю, сколько мы спорили, но мне это время показалось очень долгим. Думаю, один раз он чуть было не предложил мне все четыре сотни, если я соглашусь вернуться еще на год, когда закончится осенняя кампания; но к этому времени мы уже хорошо знали друг друга — и он передумал делать мне это предложение еще до того, как успел произнести его.

В конце концов все обернулось не так уж плохо для меня, потому что я ушел, вырвав у него ворчливое обещание дать мне две сотни, если я поклянусь на большой печати Максима, что они действительно вернутся, когда закончится битва за Эбуракум.

Из нашей части города поднялся туман; он был пропитан запахом горящего дерева и сырых листьев и, когда я снова вышел на улицу, окружал фонарь на дворе кольцом влажного желтого дыма. Холод этого тумана лежал у меня на сердце. Как мы сможем устоять против варварского Потопа? Какая может быть надежда даже на Амброзиевы сто лет, если мы не можем научиться стоять вместе, щит к щиту, вдоль наших собственных границ?

Два последующие дня были заполнены обычной суматохой войска, готовящегося выступить в поход; мы получили пайки и амуницию и упаковали их в большие корзины с кожаными крышками, получили и проверили пучки стрел и запасное оружие, привели лошадей с осенних пастбищ и изготовили для них новые кожаные ногавки, в последний раз осмотрели доспехи и боевое снаряжение, чтобы убедиться, что все находится в идеальном порядке; и день и ночь Линдум гудел глубоким, похожим на колокольный, звоном молотов, ударяющих по наковальне, и ржанием возбужденных лошадей, стоящих у самодельных коновязей. И еще за эти два дня повсюду в старом городе-крепости должно было быть много расставаний. К этому времени в рядах Товарищей было, как сказал Гидарий, около сотни коритан, и у многих других в городе были девушки. Некоторые (видит Бог, я всегда старался удержать их от этого, когда только мог) успели жениться с тех пор, как мы устроили здесь нашу ставку. Расставания, исполненные обещаний в один прекрасный день вернуться или послать за девушкой…

Расставания с легкой душой, поцелуем и новым ярким ожерельем и без каких бы то ни было обещаний… Однако это были не только расставания, потому что когда мы наконец выступили, наш обоз пополнился четырьмя или более десятками отважных девиц, которые ехали в легких повозках, перевозящих мельницу и полевую кузню, или, подоткнув юбки до колен, шли свободным, размашистым шагом среди погонщиков и нагруженных вьючных пони.

Это не так уж плохо, когда за войском следует несколько женщин, при условии, что они будут достаточно выносливыми и энергичными, чтобы самим позаботиться о себе и не обременять мужчин; их умение готовить имеет свои преимущества, а забота о раненых может означать для тех разницу между жизнью и смертью.