Меч на закате - Сатклифф Розмэри. Страница 70

Я отпустил Гэнхумару и откатился от нее в сторону.

Кажется, я застонал. Я знаю, что был покрыт потом и дрожал с головы до ног, как после смертельной схватки; я зарылся головой в руки, ожидая, что Гэнхумара отстранится от меня с отвращением или горькой насмешкой.

Вместо этого она спокойно, но так, будто что-то сжимало ей горло, сказала:

— Это не должно было быть так, правда?

— Да, — сказал я. — Это не должно было быть так.

Я сильнее вжал лицо в руки, и перед моими глазами закружились в темноте маленькие разноцветные светящиеся облачка. Я услышал свой собственный голос, глухо доносящийся сквозь кольцо рук:

— Несколько дней назад я наблюдал за одним из твоих петухов. Он был привязан среди своих кур, но та, которую он хотел, была вне его досягаемости, и каждый раз, когда он пытался вскочить на нее, веревка останавливала его в самый последний момент, и он падал в грязь до тех пор, пока его перья не оказались вымазанными и перепачканными. Да смилостивится надо мной Бог, сначала я думал, что это смешно.

Наступила долгая тишина, потом Гэнхумара спросила:

— Это всегда было так?

— Неужели ты думаешь, что, если бы это было так, я взял бы тебя в жены и в приданое за тобой — целое войско? Я не был с женщиной десять лет. Я не знал.

Снова тишина; трепетавшее пламя угасло, и я слышал снаружи мягкий шелест дождя; сквозь открытый дверной проем доносился слабый запах влажной теплой земли. И за всем этим я слышал тишину заброшенного замка.

Потом Гэнхумара спросила:

— Что случилось? Расскажи мне один раз и покончи со всем этим.

И, лежа там и по-прежнему не поднимая головы, я рассказал ей всю эту постыдную историю, которую не рассказывал в течение десяти лет, даже Бедуиру, который был мне ближе, чем мое собственное сердце. Она имела право знать.

Рассказав все до последнего слова, я ждал, что она в ужасе отшатнется от меня. она не отзывалась так долго, что в конце концов я поднял голову и снова взглянул на нее в темноте. И когда я сделал это, случилась странная вещь, потому что она слегка повернулась ко мне, и нашла наощупь мое лицо, и взяла его в ладони, и поцеловала меня, как мать, которой у меня никогда не было.

— Да поможет Бог нам обоим, дорогой, — сказала она.

Глава восемнадцатая. Любовники

Известие о том, что случилось, достигло Кастра Кунетиум и Крепости Трех Холмов раньше, чем я сам (может быть, его передали племена, может быть, его принесли Маленькие Темные Люди, которые знают все). Я увидел это в глазах людей, глазах, которые, когда я въехал в крепость, встречались со мной слишком долгим или недостаточно долгим взглядом, но только двое из моих Товарищей заговорили об этом, не дожидаясь, пока я заговорю первым.

Гуалькмай, прихрамывая, вошел в мои комнаты, когда я все еще смывал с себя пыль и пот летних дорог. Он приехал всего за несколько часов до меня по какому-то делу, связанному с поставками и начал разговор с отчета о том, как обстояли дела у Бедуира в саксонских поселениях, так что сперва я подумал, что это все, зачем он пришел. И, действительно, он даже встал, чтобы идти, но потом снова повернулся ко мне, явно в замешательстве насчет чего-то еще, что хотел сказать. Ему почти всегда было нелегко говорить о том, что было для него важно.

— Весь форт гудит вестью о том, что ты взял жену из дамнониев, — выговорил он наконец, — и что она приедет сюда к тебе, когда мы устроимся на зимних квартирах. Артос, это правда?

— Это правда, что я взял жену, да, — сказал я.

— И что она приедет сюда?

— Да, и еще сотня лучших всадников ее отца под командованием ее брата.

— Сотне мы во всяком случае будем рады.

— Но не одной?

Он заколебался.

— Мы не привыкли к мысли об одной, и эта мысль кажется нам странной. Ты должен дать нам немного времени, — он сменил тему. — Артос, нам с последним обозом не прислали ни перевязочного материала, ни мазей. Как я уже сказал, у нас довольно много раненых, и мы не можем вечно продолжать рвать свои плащи для перевязок. У меня нет возможности поехать самому, я должен завтра вернуться к Бедуиру, но позволь мне послать Конона в Карбридж, чтобы он устроил там скандал и добился, чтобы нам прислали то, что нам нужно.

А вот Кей, когда мы с ним позже вечером собирались на последний обход, был не так сдержан.

— Во имя Бога, если ты хотел эту девчонку, почему было не переспать с ней — и не подарить ей на прощание красивое ожерелье, и дело с концом.

— маглаун, ее отец, возможно, не дал бы мне сотню всадников на прекрасных лошадях за то, что я повалял его дочь под кустом ракитника.

— Да, ничего не скажешь, такое приданое заслуживает того, чтобы его получить, — признал Кей; а потом проворчал глухим голосом, в котором смешивались отвращение и расчетливость: но какая-то вертихвостка, которая будет постоянно наряжаться перед зеркалом! Наверно, она привезет с собой рой хихикающих девиц, которые будут ей прислуживать?

— Одну женщину. Я сказал Гэнхумаре, что она может привезти одну служанку; она выбрала свою старую няньку — зубов нет, Кей, одна нога в могиле, а другая уже наготове.

— Действительно, ценное приобретение! — расчетливость Кея растворилась в отвращении.

— Согласен, мой старый козел, и досадное беспокойство здесь, в форте, но, даст Бог, вторая нога соскользнет скоро, — свирепо сказал я. Я испытывал злость и омерзение ко всему под солнцем, и больше всего к самому себе.

— Похоже, любовь не смягчила твой характер, мой Артос.

Я натягивал сапоги из сыромятной кожи, и я не поднял на него глаз.

— А кто сказал хоть слово о любви?

— Нет, все дело в сотне всадников, не так ли? Но, ради великого Бога, приятель, она не может жить здесь — только она и старая карга в форте, полном мужчин.

— Еще есть веселые девушки из обоза, — сказал я и, поднявшись на ноги, протянул руку к мечу, который лежал на койке рядом со мной.

— Если она порядочная женщина, она скорее умрет, чем дотронется до мизинца одной из этих сестричек.

— Кей, ты много знаешь о порядочных женщинах?

Он расхохотался против своей воли и пожал плечами, но когда он поднял свирепые голубые глаза от пламени лампы, в них была тревога.

— Ты, упрямец, хочешь сделать все по-своему. Но, о Христос, я предвижу впереди бурные воды!

Потом он встряхнулся, точно сбрасывая с себя тревогу, как старый плащ, и расхохотался снова, и забросил мне на плечи свою тяжелую руку, и мы вышли из залитой светом комнаты в темноту холмов.

— Вполне возможно, я попытаюсь соблазнить ее сам — в погоне за новыми знаниями.

— Спасибо за предупреждение, — достаточно спокойно отозвался я, стараясь не обращать внимания на пронзившее меня черное жало ревности. В этот миг я впервые понял, что люблю Гэнхумару.

А в следующий — растянулся во весь рост, споткнувшись о свинью (к этому времени мы держали довольно много скота), которая, оскорбленно визжа, поднялась и тяжело заковыляла в ночь, оставив меня потирать ушибленный локоть и проклинать Судьбу, которой угодно лишать человека даже его достоинства, делая из него шута в то время, когда она поворачивает нож в ране, которую сама же и нанесла.

Все в Тримонтиуме было в отличном состоянии, ибо, несмотря на свою вспыльчивость и свои похождения, Кей был надежен, как скала, и поэтому на следующее утро, когда Гуалькмай снова отправился на восток — вместе с отрядом, который должен был сменить часть гарнизона, — я поехал с ним. И несколько вечеров спустя стоял рядом с Бедуиром под прикрытием искривленной ветром купы кустов бузины, отмечающей нижний конец наших коновязей. От Бедуира пахло дымом, но это был не свежий дымок лагерных костров, а едкая и немного маслянистая вонь, которая происходит от пожара в местах, где живут люди. Бедуир не терял времени даром с тех пор, как я видел его в последний раз.

Он говорил:

— Мне думается, что мир был бы более простым местом, если бы Бог, в которого верит Гуалькмай, не вынул ребро из бока Адама и не сотворил женщину.