100 великих женщин - Семашко Ирина Ильинична. Страница 51

Только придуманные герои, вновь и вновь проигранные судьбы могут отвлечь Шарлотту от страшных реалий окружающего.

Рецензии на роман «Шерли» появились неоднозначные, и всё же в целом книга была оценена положительно. Большинство знакомых и друзей гордились Шарлоттой. Правда, бывшая хозяйка пансиона, где училась писательница, мисс Вулер, узнав свою воспитанницу в авторе «Джейн Эйр», решила, будто этот факт повредит репутации Шарлотты, и поспешила её заверить, что она-то уж, во всяком случае, не изменит своего отношения к ученице. Зато крёстная была шокирована, что Шарлотта пишет. «Джейн Эйр» была воспринята ею как «дурная книга», и все отношения с крёстной дочерью были прерваны. Это, вероятно, огорчало писательницу, однако ей гораздо дороже было благоприятное мнение литературной среды о её творчестве.

Узнав о страшном горе Шарлотты, Джордж Смит приглашает Бронте в Лондон. Радушный приём издателя и его матери избавил от скованности Шарлотту. Теперь ей уже доставляет удовольствие общество лондонских друзей, она чувствует себя равной среди равных и впервые за полтора года ощущает себя спокойной и почти счастливой.

Смит и Уильямс (другой издатель) стремились сделать для неё пребывание в Лондоне приятным. Её вывозили в театр — посмотреть знаменитого актёра Макриди в шекспировских трагедиях «Макбет» и «Отелло». Макриди был идолом не только лондонской публики, он снискал большой успех и в Америке, где побывал на гастролях. Макриди Шарлотте не понравился, потому что, по её мнению, мало понимал Шекспира. Зато посещение Национальной галереи произвело на неё неизгладимое впечатление, особенно акварели Тернера. Бронте встретилась с известной лондонской писательницей Гарриэт Мартино, причём сама (что весьма удивительно при её застенчивости) попросила принять её. И, наконец, запоминающейся для Шарлотты стала встреча с боготворимым ею Теккереем. «…Это очень высокий… человек. Его лицо показалось мне необычным — он некрасив, даже очень некрасив, в его выражении есть нечто суровое и насмешливое, но взгляд его иногда становится добрым. Ему не сообщили, кто я, его мне не представили, но вскоре я увидела, что он смотрит на меня сквозь очки, и когда все встали, чтобы идти к столу, он подошёл ко мне и сказал: „Пожмём друг другу руки“, — и я обменялась с ним рукопожатием… Думаю, всё же лучше иметь его другом, чем врагом, мне почудилось в нём нечто угрожающее. Я слушала его разговор с другими господами. Говорил он очень просто, но часто бывал циничен, резок и противоречил сам себе».

А она произвела на Теккерея очень благоприятное и даже трогательное впечатление: «Помню маленькое, дрожащее создание, маленькую руку, большие честные глаза. Именно непреклонная честность показалась мне характерной для этой женщины… Я представил себе суровую маленькую Жанну д'Арк, идущую на нас, чтобы упрекнуть за нашу лёгкую жизнь и лёгкую мораль. Она произвела на меня впечатление человека очень чистого, благородного, возвышенного».

Шарлотта вернулась из Лондона в середине декабря, к годовщине смерти Эмили. Но как бы печально ни провела она этот день, теперь она черпала силы и утешение в поддержке и симпатиях новых друзей. Зимы обычно были для Бронте тяжёлым испытанием. В восемь часов вечера отец и старая служанка Табби отправлялись спать, а Шарлотта доводила себя до исступления воспоминаниями. Ей чудились голоса сестёр, сквозь завывания ветра умолявшие её открыть дверь и позволить им войти.

Весной можно было отправляться в дальние прогулки по Хауорту. «В тишине этой холмистой местности я вспоминаю строки из их стихотворений… когда-то я любила их читать, теперь не смею, и часто у меня возникает желание забыть многое из того, что, пока мозг работает, я не забуду никогда».

Зато летом она снова побывала в Лондоне. Отношения между Смитом и Шарлоттой явно переросли дружеские, но так и не стали никогда любовными. Трудно сказать, почему так произошло. Они вместе ездили путешествовать, прекрасно понимали друг друга, но последнего шага, что отделяет друзей от любовников, сделать не сумели.

Новая симпатия придаёт Шарлотте силы, и снова в её памяти восстаёт та первая, самая яркая любовь к мсье Эгеру. Она начинает роман «Виллет» — так пренебрежительно называли французы провинциальный Брюссель в XIX веке. Снова она обращается к неудачной книге «Учитель», снова перед глазами проплывают видения юности, преклонение перед её наставником, восхищение им. Снова она в плену единственного любимого, давно забывшего её.

Прочитав «Виллет», Теккерей писал одной из своих американских знакомых: «Бедная женщина, обладающая талантом. Страстное, маленькое, жадное до жизни, храброе, трепетное, некрасивое создание. Читая её роман, я догадываюсь, как она живёт, и понимаю, что больше славы и других земных или небесных сокровищ она хотела бы, чтобы какой-нибудь Томкинс любил её, а она любила его. Но дело в том, что это крошечное создание ну нисколько не красиво, что ей тридцать лет, что она погребена в деревне и чахнет от тоски, а никакого Томкинса не предвидится».

Но великий писатель ошибся. «Томкинс» у неё был. Шарлотта, измучившись от одиночества, дала согласие на брак преемнику своего отца по приходу Артуру Николлсу. Вероятно, Шарлотту, как и её близких друзей, этот брак несколько пугал. Безусловно, речь шла о полной перемене жизни, привычных занятий и, по-видимому, в конечном счёте об отказе от литературной работы. Но стареющая женщина выбрала эту кабалу, опасаясь ужасающей тоски и одиночества, она больше не могла спасаться в вымышленном мире своих героев.

Пять месяцев Шарлотта старательно исполняла роль преданной и хозяйственной жены, весь день её был заполнен приходскими делами и заботами мужа. Но в ноябре она заболела и больше не смогла подняться. На шесть лет пережила Шарлотта свою сестру Энн. Спустя шесть лет после кончины последней дочери умер и Патрик Бронте Словно жестокое проклятие тяготело над домом Бронте. Шестеро детей — и ни одного потомка.

Не убывает поток посетителей в музей сестёр Бронте. По-прежнему тайна дома в Хауорте будоражит умы людей, по-прежнему выходят книги Шарлотты, Эмили и Энн, по-прежнему потомки хотят понять, что же скрыто за судьбами этих женщин — обычные житейские обстоятельства или всё-таки некое необъяснимое предназначение рока и дара…

ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА АСЕНКОВА

От неё почти ничего не осталось, только пересуды современников, несколько писем и догадки потомков. Она сверкнула в русской культуре словно промчавшаяся комета, никто не сумел даже понять, зачем имя Асенковой вспыхнуло так ярко на театральном небосклоне, что принесла она с собой, а главное, что она утаила, что унесла в могилу, так и не высказавшись до конца.

Бывают мистические случайности, преследующие человека и после его смерти. В 1941 году, спустя ровно сто лет после кончины актрисы, немецкий снаряд попал точно в могилу Асенковой, оставив после себя осколки памятника и глубокую яму, а на дне её — ничего, тёмная вода. Казалось, сам злой рок уничтожал последние следы присутствия легендарной женщины на этой земле. И всё же её незримое причастие к русской культуре ощущается до сих пор, её актёрская судьба до сих пор волнует души тех, кто хотел бы посвятить себя театру.

Она стала знаменитой буквально с первой минуты пребывания на сцене Александринского театра. Зритель не мог оторвать глаз от стройной, черноволосой семнадцатилетней девушки, нервной и подвижной, с прекрасным голосом и детской искренностью. Варвара пришла на сцену не из-за большой любви к театру: нужно было помогать матери, зарабатывать на жизнь. Отца девушка почти не знала. Подполковник Кашкаров был осуждён за неурядицы по службе, сослан на Кавказ и к жене больше не возвратился.