Горение. Книга 2 - Семенов Юлиан Семенович. Страница 24

– Мы?

Милюков, видно, не понял сразу – волновался, ибо говорил председателю совета министров то, что наболело, – резал, как ему казалось, грубую правду; споткнулся, поглядел вопрошающе: может, занесло?

Витте повторил:

– Вы изволили сказать «мы» о нас с вами. Простите, что перебил – мне было в высшей мере дорого услышать это объединяющее именно от вас.

– Я никогда не отъединял себя от идеи русской государственности, Сергей Юльевич, от конституционной, просвещенной, гуманистичной монархии. Российская тайная полиция была всегда склонна создавать врагов государства, искать их там, где искать-то грех. Вся наша история – увы, вынужден повторить – изобилует примерами горестными: начиная с недоброй памяти Александра Христофоровича Бенкендорфа, тайная служба более занималась созданием врагов, чем борьбою с ними…

– С этим покончено отныне, Павел Николаевич.

– Покончено, а не совсем! Мои друзья собрались на квартире графа Федора Илларионовича, и туда сразу же пожаловала охрана: собрание, оказывается, не было заранее зарегистрировано в околотке. Зачем же по своим бить?!

– Ну, это мы умеем, – согласился Витте, – столько лет учились…

– Вот потому к вам и не идут, Сергей Юльевич, – заключил Милюков.

– Вам пришлось взвалить на свои плечи все проклятие нашей бюрократической, приказной машины… Что же касается вашего вопроса: «Как поступать, дабы поверили? » – отвечу, с радостью отвечу. Надо бы сделать шаг, Сергей Юльевич, хотя бы один реальный шаг навстречу чаяниям культурных слоев общества. Я бы на вашем месте не стал дожидаться той поры, покуда нашей среде все всё поймут. Надо уметь помочь понять, подтолкнуть, сдвинуть… Российский-то консерватизм – сие врожденное, а отнюдь не благоприобретенное… Коли б вы предприняли действия, не дожидаясь поддержки общества, – многое можно выиграть, Сергей Юльевич, ибо тогда в вас признают человека, способного на самостоятельность в действиях.

– Самостоятельность, как правило, крута…

– Справедливая крутость угодна нашему народу…

– Отсюда недалеко до утверждения, что Россию без кнута не удержишь.

– Но еще ближе до утверждения иного порядка: нашу лихую тройку не удержать без поводьев.

– Так ведь поводьями, сколько я понимаю, и хлестать можно?

– Смотря в чьих руках они… Почему бы вам не пригласить в кабинет людей, не опороченных в глазах общественного мнения? Пусть не министерские портфели, пусть товарищи министров – как первый шаг, но ведь это же будет сразу понято, принято и оценено всеми умеренными конституционалистами! Пригласите в кабинет компетентных – хоть мы с Гучковым и Шиповым разошлись, хоть они повернули чуть правее, чем следовало бы, но ведь они знают дело, ведут свое дело, могут вести и общегосударственное! А Кутлер? А Василий Иванович Тимирязев?

– А Милюков? – тихо сказал Витте и положил свою ладонь на маленькую руку Павла Николаевича. – Именно этого вашего совета я и ждал, именно этого! Вы правы, «кабинет деловых людей», немедленная работа по восстановлению экономики, регулированию финансов, земельному устройству…

– Погодите, Сергей Юльевич! При чем здесь регулирование финансов? Сначала надо провести державу сквозь бури и грозы конституционного переустройства!

– Вы полагаете, что насущные экономические проблемы могут ждать своего решения?

– А вы думаете, что без конституции можно решить экономические тяготы империи? Сомневаюсь… Экономика ныне вросла в политику. Азы политических свобод дадут возможность промышленникам и финансистам поправить расшатанное хозяйство и вывести его из кризиса.

– Ну хорошо, допустим… Чем же должен, по-вашему, заняться кабинет деловых людей?

– Конституцией и выборами. Я считаю безумием тащить Россию сквозь три избирательные кампании: в Думу, которая выработает избирательный закон, затем, на основе этого закона, в Учредительное собрание и, наконец, в Законодательное собрание. Этот путь чреват катастрофою, Сергей Юльевич. Раз государь решился дать народу законы – надобно пригласить к себе переводчиков с французского или болгарского, повелеть им перевести конституции Бельгии и Болгарии, соединить их, подчистить и провозгласить этот перевод нашей, российской конституцией…

– Вы убеждены, что русское общество удовлетворится конституцией, данной сверху? – спросил Витте. – Мы к этому готовы, а как ваши?

– Сложный вопрос, – ответил Милюков, подумав, что говорить с Витте трудно, – сановник неожиданно ломал схему собеседования и ставил «силки». – Видимо, наши не удовлетворятся. Но базироваться эта неудовлетворенность будет на неверии в то, что бюрократия вообще сможет дать конституцию. А коли все-таки даст – наши борцы ума пошумят, покричат и успокоятся.

Витте снова сделал «шаг в сторону»:

– А вы убеждены, что весь народ хочет конституции?

Милюков подобрался, почувствовав остро вспыхнувшее раздражение.

– Назовите конституцию «правовым порядком», – сказал он. – Как пирог ни называй, в печь сунуть… А коли вы действительно верите, что крестьянство не хочет конституции, боится ее, считает инородным телом в России, так пусть конституцию прикажет царь: такую и крестьянство примет, ибо так самодержец повелел, а не какая-то неведомая Дума.

Витте вздохнул, помолчал тяжело, потом придвинулся к Милюкову, оправил салфетку, на которой стоял высокий стакан с чаем, и, неотрывно глядя в глаза собеседнику, тихо, утверждающе спросил:

– А вы убеждены, что государь действительно хочет даровать конституцию, Павел Николаевич?

… Проводив Милюкова, сказал секретарю пригласить для делового разговора Кутлера и Тимирязева – первый славился знанием аграрного вопроса, второй – умелый организатор промышленности. Что ж, коли Милюков протягивает руку, отчего не пожать ее? Он позвал Кутлера и Тимирязева – прекрасно, пусть все либерально думающие русские люди узнают: он, Витте, готов пригласить в кабинет и агрария Кутлера и заводоуправляющего Тимирязева. Пусть Милюков после этого попробует стать к нему в оппозицию – только безумец решится на такое, а руководитель кадетской партии отнюдь таковым не является…

… Вечером с докладом приехал министр внутренних дел Петр Николаевич Дурново, интриган и злейший враг премьера. Докладывал с пафосом:

– Сведения из Сибири обнадеживающие – карательные экспедиции, можно считать, смуту подавили окончательно. Так же скрупулезно проводится работа в Москве.

– Что ж, слава богу, – откликнулся Витте, выслушав доклад. – Искренне рад за вас: ни Сипягину, ни тем более Плеве такое никогда не удавалось… Хочу просить вас о следующем, Петр Николаевич… Надобно найти возможность таким образом проинструктировать чинов полиции, чтобы они впредь дров не ломали, точно проводили границу: рабочий-революционер или профессор, призывающий к борьбе против тупости приказной бюрократии. Профессор не враг нам, отнюдь не враг, мы же с вами тоже приняли на себя бремя борьбы против закостенелостей всякого рода – бюрократических же особенно, не так ли?

Дурново кивнул: слова, однако, не произнес, хотя всего-то одно слово от него и требовалось: «Так», «конечно», «именно».

«Все подстраховывают себя, – подумал Витте, – все до одного. А ведь не в заседании сидим, не на людях… »

– Вот видите, вы согласны со мною и в этом пункте… Теперь далее: мягкость и терпимость по отношению к тем, кто выступает за конструктивные поправки, обязывает нас проявлять устрашающую строгость по отношению ко всяческим советам депутатов и стоящим за ними крайним партиям.

– Устрашающая строгость вызовет нападки и со стороны умеренных, Сергей Юльевич.

Витте покачал головой:

– Не вызовет. Налицо акты анархии и террора, умеренные партии нас не только поймут, но и поддержат.

– Анархисты и социал-революционеры не столь страшны ныне; сейчас теоретики страшны, социал-демократы, но они ни с террором, ни с анархией не связаны…

– Но позвольте, мне же докладывали, что они к вооруженному восстанию зовут!

– Сейчас все к этому зовут, – горько усмехнулся Дурново, – никто отстать не хочет.