Межконтинентальный узел - Семенов Юлиан Семенович. Страница 22

— Плохо.

— Да уж, хорошего мало…

— Это случилось еще до передряги с «низкопоклонством» перед кибернетикой?

— Да, примерно за год. Или полтора, разве упомнишь…

— Было общественное разбирательство?

— Да, поначалу исключили из комсомола, но горком оставил его в рядах… Со строгим выговором… А из аспирантуры отчислили… И если бы не постоянное покровительство академика Крыловского, не было бы сегодня профессора Иванова…

— А кто поднял вопрос о его вторичном отчислении?

— Ах, Виталий Всеволодович, кто старое помянет, тому глаз вон… Стоит ли сейчас касаться этой темы? Время было сложное, крутое, мало ли кто мог подбросить идею? Мир науки — сложный мир. У нас тоже есть свои Моцарты и Сальери… Мне сдается, что инициатором дела был профессор Ткачук, покойный ныне…

— Инициатором был Леонид Романович, — сразу же ответила Людмила Павловна Ковальчук — та самая Милочка…

— Яхминцев? — уточнил Славин.

Женщина кивнула; несмотря на то что ей было уже под пятьдесят, черты лица сохранили красоту, седина еще больше подчеркивала молодость, сокрытую в ее огромных, зеленоватых, с коричневыми крапинками глазах; морщин почти нет; фигура ладная, спортивная, только косы, о которой говорил Яхминцев, не было — вполне современная, короткая стрижка.

— А первый раз? Вы извините мне этот вопрос, Людмила Павловна… Я имею в виду первое отчисление из аспирантуры…

— Мне бы не хотелось об этом говорить…

— Я понимаю. Но мне очень нужно, чтобы вы ответили…

— Жора… Георгий Яковлевич особый человек… Вроде танка, — грустно улыбнулась Ковальчук. — Когда он идет к чему-то, ничего вокруг не видит, только цель… Мне до сих пор стыдно за то заявление, что я написала… Ведь его исключили из-за моего письма… Персональное дело о моральном разложении со всеми вытекающими отсюда последствиями… Жо… Иванов говорил: «Погоди, дай мне защититься, я не могу делить себя между детищем и дитем, такое уж я дерево…» Бабы дуры, если б нас матери пороли за истеризм, а то ведь, наоборот, поощряют: «Борись за свое счастье». Кстати, текст мне Яхминцев продиктовал, уверял, что после того, как он покажет мое письмо Жоре, тот сразу же пойдет в загс, ему, говорит, толчок нужен, он неподвижный. Есть люди с врожденным ускорением, а есть заторможенные, живущие только своей мечтою, им на все наплевать, только бы получилось задуманное. Нет, не хочу я об этом, я себя чувствую такой дрянью, такой мещанкой… До сих пор не могу понять, когда любовь стала приобретать форму собственности…

— Вы не виделись с Ивановым после того, как его отчислили?

— Ну отчего же… Виделись… Он ещё поцеловал меня и сказал: «Какая же ты дура! Слава богу, что все получилось так, пока ты молода и красива…»

— А ребенок? У вас есть ребенок?

Женщина покачала головой:

— Я только могла об этом мечтать… Не было никакой беременности… Я дважды приходила к нему, пыталась объяснить… Да разве объяснишь?

— Как он жил, когда его отчислили из аспирантуры?

— Продолжал работать. Дописал диссертацию… За полгода закончил…

— А чем он жил? — повторил Славин. — Деньги откуда?

Женщина вдруг улыбнулась; в ее улыбке были грусть, любовь, нежность, память.

— Он в преферанс обыгрывал торговцев из овощного магазина… Математик, поразительно чувствует комбинации в картах…

Работа-IV

Василий Аркадьевич Тубин бросил на пол шинель и, поискав глазами костюмера Галю, закричал:

— Надо же следить за реквизитом, голубушка!

— Чем и занимаюсь, — спокойно ответила та, продолжая вязать шарфик.

— Но по роли я батальонный комиссар! — продолжал неистовствовать Тубин. — А вы мне приляпали кубари — политрук! Это же совершенно разные характеры!

Славин, стоявший в павильоне возле камеры, недоуменно посмотрел на режиссера фильма Сазонова:

— При чем здесь петлицы и характер?

Тот пожал плечами:

— Это необъяснимо. Артист. Совершенно особая психология. А может, роль не выучил. Артистам платят мало, вот и вертится: на радио почитает, на телевидении снимется, в Бюро пропаганды киноискусства подрядится на выступления, — времени-то на искусство и не остается… — вздохнул Сазонов. — Пока будут менять кубари на шпалы, поучит.

— Это удобно, если я с ним поговорю перед съемкой?

— Да, бога ради… Мы начнем работать не раньше чем через час.

— Так долго готовитесь?

— Свет надо ставить, а у нас аппаратура тридцатых годов, рухлядь. Обязательно что-нибудь в декорации отвалится, пойдут искать постановщика, чтоб он гвоздь прибил. Найдут, уговорят, прибьет, а тут перерыв… Осветители его неукоснительно соблюдают. Они никак не заинтересованы в результатах работы съемочной группы, живут на зарплату, наш успех или провал их мало волнует. Попьют осветители чайку, а Тубин скажет, что ему пора на спектакль, — вся съемка сорвана. Так и живем…

— «Земля у нас обильна, порядка ж нет как нет», — усмехнулся Славин.

— Графом Алексеем Константиновичем Толстым пробавляетесь? — поинтересовался Сазонов. — Рискованно, весьма рискованно.

— Почему? — задумчиво рассматривая из темноты павильона лицо Тубина, спросил Славин.

— Сейчас появился целый сонм защитников дореволюционной истории России, стоят на страже величия державы, ее традиций.

— Правильно делают, по-моему.

— Ой ли? Гипертрофированная любовь ко всему своему — даже к тому, что кроваво и темно, — к добру не приводит. Я понимаю, Донской, Радищев, Чайковский, но когда иные радетели квасного патриотизма начинают меня убеждать, что Николай Первый был вполне интеллигентным человеком, чугунку в России построил, мне делается стыдно перед Пушкиным и Лермонтовым.

— Ну, такого рода монархические настроения просто неинтеллигентны, — заметил Славин, — и свидетельствуют о малой научной подготовленности собеседника. Не обращайте внимания, нервы сбережете…

— Нервов вообще не осталось, ошметки…

— Скажите, а Тубин в экспедиции всех в преферанс обыгрывает?

— Ах, вам и это известно? Ну и пресса… Да, он играет жестко, красиво играет, школа Иванова, ничего не скажешь.

— Школа Иванова? А кто это?

— Его приятель, математик… Поразительный мужик! Мозг как компьютер… Но он не только математик, он великий артист и психолог. Играет каждого участника пульки, рисует себе его психологический портрет, только поэтому и обставляет всех нас.

— Всегда?

— По-моему, всегда.

— Помногу?

— Да уж не на рубль.

— А куда деньги девает?

— Гуляка… Осталась пара-тройка мужских лет, потом старость, вот и торопится…

— Хорошо его знаете?

— Он к Тубину прилетал в Ялту, когда мы там работали. Я еще снял его в эпизоде, где гоняют на водных лыжах, он утер нос профессионалам.

— У нас нет профессионалов, — улыбнулся Славин. — Наш спорт любительский… Днем слесарь на заводе, а вечером едет в «Лужники» играть против сборной ФРГ, разве нет?

…Славин пошел на съемочную площадку, под свет юпитеров, к Тубину; тот сразу же сказал, что Митя Степанов его старый ДРУГ.

— Хочу сняться в его сценарии, но он мне одних злодеев предлагает, а на злодеях звание народного артиста Союза не получишь, нужна галерея положительных образов, да и премию дают только тем актерам, которые играют передовиков; удивляюсь, как Броневому дали орден за Мюллера…

Славин поинтересовался:

— А какое значение для роли имеет то, что вместо шпал вам повесили кубари на петлицы, Василий Аркадьевич?