Межконтинентальный узел - Семенов Юлиан Семенович. Страница 37
Славин поднялся, походил по кабинету, сделал несколько гимнастических упражнений; обычно каждое утро бегал десять километров, последние дни перестал, нет времени, поэтому ломило в пояснице.
«На улице раскланивался со многими знакомыми, — повторил Славин слова свидетеля, — поди вычлени из числа этих знакомых Гену…»
Председательствующий: Прошу вас ответить на вопросы народного заседателя генерал-майора Цыганкова.
Народный заседатель Цыганков: Вы дружили с Пеньковским только из уважения к организации, в которой он работал?
Свидетель Файнштейн: Я не дружил с Пеньковским. Это дружбой назвать нельзя, так как ничего интимного, близкого между нами не было… Это было хорошее знакомство, основанное на каких-то земляческих воспоминаниях. Он был интересный рассказчик, рассказывал о многих интересных вещах и событиях, о которых мне не было известно.
Народный заседатель Цыганков: Скажите, пожалуйста, а что вам рассказывал Пеньковский о своих поездках за границу? Свидетель Файнштейн: Возвращаясь из-за границы, он подробно рассказывал о своих впечатлениях. Бывая в различных странах в прошлые годы — в каких именно, не помню, — он рассказывал, как живут в этих странах, какой темп жизни, какие там интересные рекламы. Во всяком случае, он проявлял ко всему этому интерес и умел хорошо передавать свои впечатления об этих странах. В прошлом или позапрошлом году, когда он вернулся из Англии и Франции, он рассказывал свои впечатления о Франции и Англии. Так как я работаю в искусстве, то меня интересовали музеи, архитектура, то есть достопримечательности этих стран…
Народный заседатель Цыганков: Какие подарки вы получали от Пеньковского?
Свидетель Файнштейн: Я подарки от него не получал, за исключением мелких сувениров.
Народный заседатель Цыганков: Чем вы его за это благодарили?
Свидетель Файнштейн: Ничем. Я не считал это подарками и не считал себя обязанным благодарить за мелкие сувениры.
Народный заседатель Цыганков: Вы показывали, что часто встречались с Пеньковским в ресторанах. Кто расплачивался за эти посещения ресторанов?
Свидетель Файнштейн: Мы встречались с Пеньковским, как правило, по его инициативе, всегда где-то в городе. Он обычно звонил, и назначалась встреча или в ресторане «Москва», или еще где-либо. Как правило, Пеньковский предлагал выпить по бокалу шампанского, пойти посидеть в кафе или пообедать. Если был обед, то мы шли обедать, и, как правило, Пеньковский всегда пытался расплачиваться сам. У нас принято было, что каждый расплачивался по так называемому немецкому принципу — каждый за себя, но очень часто Пеньковский с возмущением отбрасывал деньги всех и платил сам, мотивируя это тем, что он зарабатывает больше, чем остальные, и для него ничего не стоит израсходовать двадцать — тридцать рублей.
Народный заседатель Цыганков: У вас в связи с этим никогда никаких подозрений не возникало? Или вы все это относили за счет того, что он много получает?
Свидетель Файнштейн: Да, именно так. Я также, когда встречался с человеком, который меньше меня получает, не давал ему возможности оплачивать расходы на выпивку и закуску.
Председательствующий: Каков был круг интересов Пеньковского?
Свидетель Файнштейн: Очень ограниченный.
Председательствующий: Конкретизируйте.
Свидетель Файнштейн: Пеньковский не увлекался театром. Казалось бы, что у человека с высшим образованием должна быть какая-то потребность в этом, потребность быть в курсе театральной жизни, кино, различных событий в искусстве и литературе, но Пеньковский, по моим наблюдениям, не увлекался этим. По-моему, он не читал книг, а если читал, то только то, что модно, хотя книги покупал. Я также очень люблю книги и часто их покупаю. Круг интересов Пеньковского, в основном, концентрировался вокруг его работы, о которой я, честно говоря, очень мало знал. Все это я объяснял его чрезвычайной загруженностью.
Председательствующий: Свидетель Русаков показал, что у Пеньковского на первом плане были «гастрономические интересы». Что вы скажете по этому поводу?
Свидетель Файнштейн: Действительно, он всегда показывал себя гурманом, человеком, который любит изысканную пищу, любит, чтобы ему это было как-то красиво подано. Создавалось впечатление, будто он воспитан в каком-то великосветском стиле.
Председательствующий: Был ли интерес у Пеньковского к политической жизни?
Свидетель Файнштейн: Мало. Во всяком случае, на встречах со мной он никогда на политические темы разговора не вел. Более того, он даже их избегал. Если возникали разговоры о каких-то волнующих событиях общественной и политической жизни, то он переходил на житейские темы…
Председательствующий: Подсудимый Пеньковский, у вас есть вопросы к свидетелю Файнштейну?
Пеньковский: Свидетель Файнштейн очень подробно и правильно доложил о времени нашего знакомства и его характере. В отношении подарков. Я считаю, что свидетель Файнштейн правильно показал. Называть подарками все те безделушки — это очень громко будет для тех сувениров, которые я сам получал от иностранцев и раздавал знакомым. Я работал, например, с японской делегацией, и каждый из членов этой делегации почему-то считал себя обязанным подарить мне сувенир, в результате чего у меня образовался запас в двадцать пар носков, которые я раздаривал своим товарищам.
Председательствующий: Пеньковский, вы сейчас слышали показания свидетелей Русакова и Файнштейна. Они говорили, что у вас был узкий кругозор и узкие интересы. Вы не выходили из круга разговоров о «гастрономических интересах». Они оба показали, что вы не интересовались политикой. Согласны ли вы, что у вас были ограниченные духовные интересы?
Пеньковский: Когда мы встречались с Файнштейном и другими, то ставили перед собой задачу просто отдохнуть. Файнштейн говорил: «Дайте больше черемухи, ребята, тогда мы и отдохнем от всех проблем». У нас действительно были разговоры о женщинах и разговоры «гастрономического характера». Об этом Файнштейн и Русаков рассказали все подробно. Эти люди правильно, очевидно, сделали вывод, что я избегал политических разговоров. Но я говорю, что не я их избегал, а все мы разговаривали совершенно на отвлеченные темы. Мы бы могли говорить и о германской проблеме, и по другим вопросам, но мы хотели только отдохнуть и говорили о всяких пустяках.
Председательствующий: Подсудимый Винн, у вас есть вопросы к свидетелю Файнштейну?
Винн: Нет, сэр.
Председательствующий: Товарищ адвокат Апраксин, у вас был вопрос к подсудимому Пеньковскому, прошу задать.
Адвокат Апраксин: Да. Подсудимый Пеньковский, вы в первый и второй день процесса говорили о своих собутыльниках. Кто они?
Пеньковский: Может быть, я грубо выразился, что они собутыльники, но это Файнштейн, Русаков и некоторые другие, которые на предварительном следствии показывали, что мы часто встречались, выпивали.
«Эти „выскоблились“, — подумал Славин, — не густо, однако же; бедный Александр Васильевич, каково ему было раскручивать это дело; поди удержи в голове все те линии, которые пунктирно прослеживались, именно пунктирно; Пеньковский не верил никому, волк среди людей, затаившийся, словно перед прыжком… У него было несколько кругов; он никогда не сводил воедино тех, кого близко знал; те, с кем он был связан работой, ничего не знали ни о Русакове, ни о Файнштейне; эти, в свою очередь, слыхом не слыхали о коллегах по работе; тем было невдомек, что существуют Зоя, Галя и Лида; женщины никогда не слыхали имени Гена, фамилии Кульков; впрочем, свою фамилию он никогда никому не называл…
Ну, давай, адвокат Апраксин, мне очень важно настроиться на твою логику; защита преступника необходима как доказательство от противного; истина не бывает однозначной; как монета имеет две стороны, так и предательство обязано быть рассмотрено без гнева и пристрастия; это необходимо не столько милосердию (хотя не в последнюю очередь ему), сколько анализу загадки. — Для Славина, как и для генерала, измена, предательство были аномалией, тайной за семью печатями. — Может быть, поэтому, — подумал Славин, — я не люблю встречаться с человеком, которого захватил с поличным: постоянное ощущение какого-то внутреннего неудобства и горечи…»