Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 104

— Пошли.

Торгейр лежал молча, запрокинув кудрявую голову…

Барсучане разбредались по полю боя, разыскивая раненых, пока окончательно не сгустилась темнота. Ютов, не сумевших уползти и спрятаться, волокли к берегу речки и безжалостно топили. Викинги не просили пощады. Кто мог, пытался отбиваться. Кто не мог, молча принимал смерть в холодной темной воде.

— Жаль, что им не выпало лучшей судьбы! — сказал Гудред. — Многие были достойными воинами. Не всем понравилось, когда Горм хевдинг велел меня связать.

Бьерн хотел спросить его, как это случилось, но не успел. Толпа мерян, возглавляемая кугыжей, подошла к сгоревшему дому.

— Отдай нам пленника, — потребовал у Халльгрима старейшина. — Он должен умереть!

Халльгрим не понял его. Зато Бьерну перевода не понадобилось. Белым медведем поднялся он над Гудредом, положив руку на меч.

— Не так проворны были они в бою, как после боя! — буркнул он в попорченную пламенем бороду. — Если им так уж нужен пленник, ловили бы его сами!

Сигурд молча встал рядом с братом.

Поняв, что добром викинга не отдадут, кугыжа обратился к Чуриле:

— Сотвори справедливый суд, княже.. Вели отдать его нам! Он умрет!

Чурила Мстиславич огляделся, не торопясь с приговором.

— Кажется мне, — сказал он Халльгриму, — твой человек вовсе не расположен его отдавать…

Сын Ворона ответствовал спокойно:

— Если ты прикажешь, конунг, он его отдаст. Чурила помедлил, раздумывая, ссориться ли с Виглавичем или наживать врагов в Барсучьем Лесу. Потом решительно поднялся в стременах.

— Вот вам мое слово… Пусть меря посмотрит этого малого. Если видели его за каким непотребством, пусть судят своим судом… А не видели, никто его не тронет!

Непонятливых не нашлось. Недовольных, кажется, тоже. Промолчал даже Бьерн, правда, ладони с меча не убрал.

Меряне возбужденно переговаривались, пододвигаясь поближе.

— Подними его, — сказал Бьерну Халльгрим. — Пускай смотрят.

Олавссон взял пленника за шиворот и поставил было его на колени, но тот сбросил его руку.

— Если хочешь, чтобы я стоял на коленях, сперва обруби мне ноги…

Шатаясь, он выпрямился. Но устоять не сумел и свалился, скрипнув зубами.

Кто-то принес ведерко воды и выплеснул ему в лицо, смывая копоть и кровь.

Гудред так и вздрогнул, сжимаясь от саднящей боли, но ничего не сказал. Люди разглядывали мокрое, худое, попятнанное ожогами лицо.

Потом в глубине толпы вскрикнула молодая женщина… Она принялась протискиваться вперед, кто-то схватил ее за руку, пытаясь остановить, но она вырвалась и встала перед Чурилой Мстиславичем, прижимая к груди годовалую дочь.

Быстро-быстро заговорила она на своем языке…

— О чем она, Реттибур ярл? — спросил Халльгрим Ратибора. Боярин немного послушал и вполголоса перевел:

— Она рассказывает, как датский князь погнался за ней… и уж было поймал, когда вмешался этот парень. Они с князем стали кричать друг на друга, потом схватились. Больше она не видела, она убежала…

— Так за это тебя и хотели казнить? — спросил Бьерн. — А с чего это ты заступился за финку? Она понравилась тебе самому?

Гудред поднял на него глаза.

— Ты, наверное, поверишь мне, если я скажу, что Горму хевдингу, который теперь лежит среди убитых, случалось грабить не только в здешних местах… Я селундец. Горм хевдинг думал, что я был слишком мал и не запомнил, как горел наш дом и как поступили с моей матерью и маленькой сестрой. Но вышло не совсем так…

Бьерн на руках отнес его к берегу речки, раздел догола и стал мыть.

Сигурд раздобыл с ближайшего репища пучок жгучего зеленого лука, высек огня и сварил крепкую похлебку. Бьерн заставил Гудреда съесть ее всю до конца. А потом наклонился над ним, обнюхивая раны.

— Зачем? — спросил датчанин. — Я прожил столько, сколько мне было суждено.

Бьерн поднял голову, удовлетворенный. Луком не пахло. Стало быть, раны оказались не так глубоки.

— Ты бы лучше помолчал, — посоветовал он Гудреду. — Ты думаешь, стал бы я возиться с тобой, сосунком, если бы меня самого люди не звали Бьерном Олавссоном! И если бы у меня не было брата по имени Гудред, чье мертвое тело мне пришлось однажды вносить в курган!

Удача кременчан была велика. Даже вместе с мерянами и халейгами их так и не стало больше, чем ютов. И тем не менее дружины Горма хевдинга больше не существовало. Одних нашла смерть в бою, другие рассеялись по лесу. Троих из этих прятавшихся меряне наутро разыскали и схватили. Обессиленные ранами, викинги сдались сравнительно легко — избитых и связанных, их притащили на срам в Барсучий Лес. И наверняка утопили бы, не вмешайся Чурила.

— Продал бы их мне лучше, Шаевич, — сказал он кугыже, брату Азамата.

Сражение не пощадило словенского вождя. Тугая повязка охватывала загорелый лоб, другие прятались под рубахой, мешая двигаться и дышать. Он знал, что ему не откажут.

Троих пленников привели к Халльгриму Виглафссону и втолкнули по сходням на снятый с берега драккар:

— Володей… подарок тебе от князя! Халльгрим хевдинг устраивался на синем корабле. Двое Олавссонов первым делом выкинули за борт корявую лесину, уродовавшую прекрасное судно. И теперь ходили по мерянским дворам, промышляя достаточно крепкое и сухое бревно.

Добрый десяток хирдманнов рылись под палубой корабля, разбирая добычу.

Одно казалось взятым где-то в дальней стороне, быть может, на Готланде или в Эйсюсле; другое явно вышло из рук мерянских мастеров. Застежки-сюльгамы, с мясом оторванные от одежд, обереги — утиные лапки, серебряные пронизки, витые цепочки от девичьих налобных повязок…

Все это тут же раскладывалось на две кучки. Конунгу с дружиной — и себе.

Нашли на корабле и двух ошалевших от страха пленниц, сидевших там же, под палубой, взаперти. Поняв, что никто больше не собирался чинить им обиду, обе девушки в один голос запросили есть. Накормив, их отпустили на берег.

Отощавшие от голода девчонки были очень красивы — несколько воинов помоложе тут же вызвались присмотреть, хорошо ли они устроятся… На сходнях им попались трое ютов, поднимавшихся навстречу.

Три разбитых лица были угрюмы. Расправа откладывалась, но навряд ли она от этого станет менее жестокой… Что с ними сделают — прикажут выпрямить ребра?