Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 119

— Неладно дело, Мстиславич! Отрок твой Лют с Витенегом-княжичем друг друга чуть не поубивали…

Гридница заволновалась — услышали все. Поди теперь отложи дело до завтра, когда те и другие протрезвеют и остынут. Чурила угрюмо поднялся, про себя пожелав рядовичу онеметь.

— Сюда обоих.

Мстислав следил за сыном не вмешиваясь. Тяжко — так что же: не все ему, отцу, рядом сидеть…

Отроки вкинули в гридницу драчунов. Их растащили в тот самый момент, когда ярость достигла предела, а крови, чтобы затушить жар, пролилось еще недостаточно. Кто держал верх, понять было невозможно: каждый успел в клочья разодрать на противнике одежду, у обоих заплывали подбитые глаза, из носов одинаково сочилась кровь…

Чурила повел бровью, и двое, державшие Видгу, отступили. Такая несправедливость заставила Люта отчаянно рвануться, но его удержали, наградив для острастки подзатыльником.

— Чего не поделили? — спросил князь. И Лют крикнул, не дав Видге раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:

— Он меня… назвал… назвал… И осекся — не мог сам произнести о себе то, чего не спускал еще никому.

— Рабичичем, — подсказал Видга.

Воинам понадобилась вся их сноровка, чтобы остановить Люта и заткнуть ему рот. Парень оказался силен, как молодой конь, и так же горласт.

А Халльгрим Виглафссон огляделся по сторонам и увидел, как Вышата Добрынич отодвинулся от Хельги, нарочитым движением подобрав полу богатой шубы.

Хельги не пошевелился — нет, он не станет связываться с ярлом прямо на пиру, всему свое время. Но когда он покосился на соседа — в глазах его была смерть…

— Разреши, конунг, я скажу им кое-что, — обратился Халльгрим к Чуриле. — Это ведь мой сын.

Он казался очень спокойным. Князь кивнул:

— Только не прогневайся… отрока я сам накажу.

— Не беспокойся, — усмехнулся викинг и полез вон из-за стола.

Видга приметил отца сразу, как только вошел. И ему тут же мучительно захотелось вернуть время назад и остаться дома, в своем Конце, где не было ни Люта, ни конунга, ни Вестейна ярла…

— Дай сюда твой меч, — сказал ему Халльгрим. Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Видги сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись.

Деревянными пальцами он распутал так и не развязанный ремешок. Вынул меч и протянул его отцу — рукоятью вперед.

Халльгрим выхватил у него когда-то подаренное оружие… Железные руки с силой согнули закаленный клинок. Вороненое лезвие сперва упруго напряглось, потом с коротким щелчком переломилось надвое.

— Я думал, у меня есть сын! — сказал Халльгрим. И многие потом утверждали, будто он даже пошатнулся при этих словах, видно, нелегко они ему дались… А хевдинг продолжал:

— Спроси женщин, они покажут тебе пиво, которое я велел варить для эттлейдинга. А весной я хотел заложить для тебя драккар, и Олав обещал мне, что нелегко будет найти то море, где сыщется равный ему!

От лица Видги постепенно отлила вся краска, только кровь продолжала течь из ноздрей, и он больше не пытался ее унять. Халльгрим сказал еще:

— То-то мало печали оставил ты в Торсфиорде, когда мы уходили из дому.

Ты все говорил, как тебе надоело сидеть на одном месте. Ты, видно, хочешь, чтобы нам и отсюда пришлось удирать, как побитым собакам? Поджавши хвост?

Видга молчал.

Молчала, замерев, вся длинная гридница, и только Лют отчаянно извивался в руках у воинов, словно пытаясь что-то сказать. Но держали его крепко.

— Я не отец! — прозвучало в полнейшей тишине. — У меня нет сына. Я не знаю тебя. Убирайся прочь!

Неслыханная расправа потрясла всех. Видга медленно отцепил от пояса осиротевшие ножны. Бросил их под ноги отцу. И молча пошел к дверям.

А Халльгрим вернулся на свое место и сказал с прежним спокойствием:

— Пускай отпустят твоего хирдманна, конунг.

К тому времени, когда Видга вступил под крышу длинного дома, люди уже укладывались по лавкам. По дороге он успел кое-как привести себя в порядок, и неладное заметили не сразу.

Но потом увидели — Видга рылся в своих пожитках и одно опускал в котомку, а другое молча швырял в горящий очаг…

Когда в огонь отправился маленький, еще детский лук, костяные коньки и добротный кожаный пояс — подарки отца, которые он до тех пор хранил бережно и ревниво, — к Видге подошел Сигурд и взял его за плечо.

— Что ты делаешь?

Рука Сигурда слетела с дернувшегося плеча. На обезображенном синяками лице горели бешеные глаза. И Сигурд отошел, смекнув, что спрашивать дальше было небезопасно.

Разбуженный шумом, поблизости зашевелился Скегги. Зевая, приподнялся на локте и увидел, что Видга натягивал на плечи кольчугу…

— Ты куда? — испуганно спросил малыш. Видга, обдирая пальцы, застегнул на себе железные крючки и коротко бросил:

— Я ухожу.

Он вскинул на плечо тощую котомку. Выдернул из-под лавки верные лыжи.

Бьерн встал было у. него на дороге,. но Видга опустил руку на нож.

— Мы не ссорились с тобой, Олавссон…. Бьерн, далеко не трус, счел за лучшее предоставить его самому себе.

— Не наше это дело, — остановил он Сигурда, пытавшегося выйти за беглецом. — Я уже оказался раз между двумя жерновами. И не советую тебе совать туда нос!

Лыжи размеренно несли Видгу к лесу, черневшему впереди. Он гнал себя беспощадно — пришлось остановиться передохнуть, еще не добравшись до деревьев… Какое-то время он стоял неподвижно, потом сбросил на снег свою котомку, сел на нее и застыл.

Куда бежать, для чего?

Мороз, от которого с гулом трескались стволы, легко раздвинул лохмотья его изодранной куртки, тронул мокрую от пота кольчугу.

Видга не почувствовал, как волосы надо лбом подернул ледок. А если и почувствовал, ему это было безразлично.

Морской берег… и корабли под полосатыми парусами, что один за другим проходили у горизонта… и никогда не сворачивали к берегу — взять его с собой… Не было больше тех кораблей: ушли далеко, назад не вернутся.

А ведь восходило же, алым цветком распускалось над фиордом прохладное утро, и маленький мальчик шел к морю, ласкавшему черные камни… и чайки вились над ним с криком, и плакали надрывно, и он не знал, о чем они плачут, ведь вокруг так хорошо.