Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 33
— Там… и много дней пути…
Бабушка Лосось кивнула головой — поняла, мол. И надолго умолкла. Потом, протянув руку, коснулась застежек Звениславкиного плаща, тех двух лиц, старого и молодого.
— Все-таки ты — его женщина, — проворчала она. — Он выбрал тебя, и я это вижу. А мог взять любую мою озорницу, красивую и веселую, как чайка весной. А ты знаешь, брусничинка, отчего у него в глазах ночь?
Звениславка ответила растерянно:
— Его помял на охоте белый медведь… Женщина-вождь испуганно взмахнула оленьими рукавами:
— Не называй имени Хозяина Льдов, он может услышать и прийти туда, где о нем говорят неосторожно! Ты, глупая, не знаешь, что он иногда крадет женщин, и те женщины потом приносят домой маленьких сыновей! Нынче снег выпал в четвертый раз с тех пор, как твой мужчина вместе с братом приехали к нам по морю в том большом челне, у которого на носу злой зверь. Они пристали к нашему берегу, и мои внуки вынесли менять добрые шкурки. Братья дали взамен мягких тканей и железных гвоздей, а потом стали спрашивать, что нового слышно.
Бабушка Лосось задумчиво погладила седые косы, никогда не знавшие ножниц: как бы не подхватил срезанные волосы злой дух-оборотень да не наделал беды… И продолжала:
— Тогда-то мои внуки пожаловались на Хозяина Льдов, что поселился поблизости и таскал оленят. И мои внуки не смели к нему подойти, потому что не простой это был зверь. Не брали его ни стрелы, ни острые костяные копья, много охотников погубил! А твой мужчина и его брат, тот, что теперь лежит в доме, сказали, что это дело для воинов. И пошли на Хозяина Льдов вдвоем…
Звениславка слушала, не перебивая. Только сердце невесть почему отчаянно колотилось.
— Хозяин Льдов беспощаден и могуч, — продолжала Бабушка Лосось. — Братья одолели его, но он ранил обоих. А уже умирая, ударил твоего мужчину лапой по голове. И на другое утро он стал спрашивать, что такое случилось и не погасло ли солнце. А потом попросил, чтобы брат дал ему смерть, но тот не послушал. И потому-то мои внуки всякий год приезжают сюда за ножами и головками для стрел, чтобы Хозяин Льдов знал, какие великие охотники пришли нам на помощь. Принеси сына своему мужчине, брусничинка, и это будет охотник еще лучше отца.
Звениславка вдруг вскочила на ноги… не помня себя, кинулась наутек.
Остановилась только за домом. Глотала мерзлый воздух и никак не могла отдышаться…
Хельги отсутствовал двадцать два дня. И вернулся, когда Бабушка Лосось со своими внуками еще гостила в Сэхейме.
Появился он в полдень. И не со стороны Терехова, как ездили обычно.
Что-то заставило его выбрать другую дорогу, более короткую, берегом моря. Этой каменистой тропой пользовались только в великой спешке. Была она и тяжела, и опасна: счастлив, кто одолел ее верхом и не переломал ног ни себе, ни коню…
Когда побежали встречать, Звениславка разглядела прибывших еще со двора.
Они спускались по склону горы — Хельги впереди всех, за ним Бьерн, потом все остальные и следом еще две вьючные лошади с поклажей… Все на месте. И люди, и кони, и столько же, сколько уезжало.
И что-то было не так. Она не сразу поняла, что именно.
Хельги сам правил конем… Бьерн Олавссон больше не держал буланого под уздцы.
Заметив это, Звениславка не пошла дальше. Прислонилась к створке ворот и осталась стоять. Ослабли ноги…
Лошади в мохнатой зимней шерсти чуяли конюшню и резво несли седоков. Вот подъехали поближе, и стало видно, что Хельги снял повязку с лица. Рановато же он это сделал:
Звениславка разглядела страшные синяки вокруг глаз, какие получаются от удара в голову, и багровый конец уходившего под волосы рубца. И еще глаза.
Которые смотрели…
Вот подъехали совсем близко. Хельги хохотал во все горло, указывая пальцем по очереди на каждого из встречавших и называя по имени: всех знаю, ты — Гуннар, ты — Сигурд, а ты, верно, тот самый рисунг Скегги сын Орма…
Звениславка и не думала никогда, что он способен был так веселиться…
…Он мельком, равнодушно скользнул глазами по одинокой фигурке возле ворот. Продолжая смеяться, направил коня во двор, к кострам и палаткам, к охотникам Бабушки Лосось, шумно высыпавшим навстречу. Но потом будто вспомнил о чем-то. Дернул поводья… повернул назад. Умолк и стал смотреть на серебряные застежки. Потом глянул Звениславке в лицо… В первый раз увидел ее! Спрыгнул с седла и пошел к ней по хрустевшему снегу. И походка-то у него была теперь совсем другая. Широкая, упругая, легкая.
Она смотрела, как он шел к ней по снегу. Страшилась, ждала — сама не зная чего…
Подошел. И остановился. В синих глазах бился живой свет.
— Значит, мать тогда сказала правду, — проговорил он негромко. — Стало быть, это ты и есть Ас-стейнн-ки. А я думал, ты красавица!
Звениславка не успела ответить. Хельги вдруг сгреб ее в охапку и крепко поцеловал.
Прямо в губы!.. Звениславка ахнула, прижала ладони к щекам. А Хельги был уже среди квеннов… Могучими руками подхватил с нарты Бабушку Лосось:
— Ну, здравствуй, старая комариха!
Все-то ему было нынче легко, все весело, все удавалось.
В доме уже знали о случившемся. Видга и тот впервые со дня смерти Рунольва оставил отца — ринулся во двор поглядеть на чудо. Но Хельги его опередил. Ввалился в Дом, не обметя снега с сапог.
— А где тут прячется от меня этот ощипанный петух Халльгрим Виглафссон?
— Однако и страшен же ты, — сказал ему Халльгрим. — Видел бы, на кого похож!
Он сумел даже приподняться на локтях, чтобы все знали: нескоро еще придется копать могилу для старшего в роду. И он улыбался. Кажется, тоже за все это время — впервые…
А Звениславке в подарок досталась меховая шапка русской работы. Хельги купил ее у одного малого, которого так и прозвали — Гардцем за то, что тот всякое лето ездил торговать на восток в город Ладогу, по-урмански Альдейгью-борг. С ним Хельги сошелся в первый же день тинга, еще прежде, чем спала с его глаз четырехлетняя тьма. И купил шапку, не торгуясь и понятия не имея, красивая или нет. Он не сомневался, что Звениславке понравится. И не ошибся.
Знать бы ему еще, что она порой брала эту шапку с собой в постель, под одеяло, и гладила в темноте пушистую куницу, и тогда женщинам, лежавшим поблизости, казалось, будто Ас-стейнн-ки всхлипывала — тихонько, совсем тихонько…