Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 37

Тут Хельги вернулся в дом и вскоре вышел обратно, неся меч Разлучник и копье Гадюку. Подошел к херсиру, уже стоявшему у самых сходен. И протянул ему знаменитое оружие:

— Возьми, Гудмунд Счастливый. Желаю тебе узнать что-нибудь про Торгейра, и пускай это будут достойные вести…

Гудмунд принял у него меч и копье. Об одном и о другом было сложено немало рассказов, и их слышал весь Халогаланд. Гудмунд выдернул меч из ножен и взмахнул им над головой, расхохотавшись:

— А хотелось бы мне этим Разлучником разлучить Харальда и его жен!

Но всякий подарок требует отдарка: не то не будет удачи ни давшему, ни взявшему. Гудмунд стащил с руки серебряное запястье, сделанное в виде змеи, кусающей собственный хвост.

— Возьми и ты, Хельги Виглафссон. Я рад был бы принести сюда хорошие новости, если бы это было суждено.

Взошел на палубу, и на кораблях стали поднимать якоря.

Живя подолгу на одном месте, человек прирастает к нему бесчисленным множеством корней. И потому-то нет воина отчаянней, чем тот, кто отстаивает свой дом! Такой боец дерется с яростью и упорством, пока не вынудит врага отступиться — уйти искать добычу полегче.

Но худо, когда нет надежды оборониться. И кто скажет, что легче.;рухнуть поперек родного порога и поймать гаснущим слухом отчаянный крик жены или же самому выкопать из земли деревянных богов, спустить на воду корабль и отправиться за тридевять враждебных земель и морей… куда?

Многим в то лето выпала судьба вроде той, что развернула зловещие крылья над двором Халльгрима Виглафссона. Многие, как он, оставили насиженные места.

Одни пустились на запад — вить новые гнезда на островах вдоль берега страны англов. И долго тревожили набегами ненавистного конунга, пока наконец он не собрал новую рать и не выбил их и оттуда. И тогда они снова подняли паруса и отправились еще дальше, чтобы назвать своей большую и никем еще не заселенную землю посреди океана — Исландию…

Другие вовсе нигде так и не бросили якорей. И море год за годом носило на себе их корабли. Кормило, укрывало от врага. Давало когда добычу и славу, когда — последний приют… Сэконунги, хозяева моря! Они хвастались, что никогда не спали под закопченной крышей и не пили у очага. Горькое хвастовство.

А третьи — третьи поворачивали на восток.

Туда, где за датскими, свейскими, вендскими, финскими землями лежала под широким северным небом необъятная Страна Городов. Гардарики… Страна, равно прославленная богатствами, прекрасными женщинами — и страшными воинами, которым не было равных в пешем бою!

— Если и вправду для этого я стал видеть, — сказал Хельги Виглафссон, — так я бы, пожалуй, уж лучше снова ослеп.

Проводив Гудмунда, Халльгрим немедля послал Видгу за Эрлингом в Терехов.

— Расскажешь ему, что случилось, — напутствовал он сына. — Пусть собирается и приводит сюда кнарр. Чтобы завтра же отплыть. И пускай возьмет с собой рабов, какие пригодятся в пути.

Вот так: сколько зим прожито здесь, не один десяток и не два, и все рушится в течение одного дня…

Видга кликнул Скегги и потащил лодку к воде. Разрисованный парус заполоскался, потом, обтянутый, принял в себя ветер и мелькнул за сваями бухты.

Халльгрим проследил за ним взглядом и окончательно решил про себя: маленького сынишку рабыни надо будет взять. Все-таки отцом Скегги был викинг. И наконец-то это стало заметно. И Видга рассказывал, будто заморыш складывал песни.

А Видга сын хевдинга прислушивался к знакомому журчанию под килем, и оно впервые заставляло его хмуриться, сумрачно глядя вперед. А ведь сперва он даже обрадовался предстоявшему великому походу. И рассказал об этом отцу: сколько всего повествуют о подвигах былого, и всегда смельчаку приходится оставить свой дом! Халльгрим хевдинг выслушал его, не перебивая. А потом так же молча отвесил подзатыльник, от которого посейчас звенело в ушах.

Видга тогда обиделся на него, отошел. Теперь он гнал свою лодку знакомым путем в Терехов, и обида понемногу его оставляла. Он вдруг подумал о том, что, даже если лодочку привяжут к корме корабля и возьмут ее в путь, — ему, Видге, придется разворачивать над ней парус совсем у других берегов… По Торсфиорду ему больше на ней уже не ходить. Никогда.

Никогда!

Внук Ворона повторял про себя это слово и, как мог, пытался постичь его смысл. Выходило нечто похожее на бездонный колодец, наполненный густой темнотой…

Видга смотрел на залитые солнцем утесы — в последний раз! И что-то в нем сопротивлялось пониманию, хотело проснуться и настойчиво шептало, что все это пройдет.

Когда судьба встает перед дверью, от нее не закроешься на засов…

Эрлинг Приемыш явился в Сэхейм еще до вечера; его пузатый, вместительный кнарр сидел в воде низко. Поздоровался с братьями, и они увели его в дружинный дом, на совет.

Звениславка уже знала, что на этом кнарре, где было много места под палубой, предстояло ехать и ей. Женщинам да малым ребятам не место на боевых кораблях. А те, черный да пестрый, уже тяжко покачивались рядом с кнарром, вытащенные из корабельных сараев. Тоже навсегда! Звениславка смотрела на них и казалась сама себе малым листком, сдунутым с ветки, унесенным неведомо куда…

Ветер злой, в какую сторону теперь подуешь?

Она складывала свое добро — и, правду сказать, не так-то много его было.

Все больше подарки Хельги Виглавича: застежки-фибулы и к ним плащ меховой, да сапожки, да шапочка кунья, любимая. Да еще самое драгоценное: ровные берестяные листки, исчерченные острым писалом. Случись спасаться, их схватит, остальное хоть гори.

Жаль мастера Иллуги: умер зимой…

Потом подошел Видга и сказал, чтобы она шла в дружинный дом. Дескать, ждут. Да велел поспешать.

И зачем бы?

Проходя по двору, она еще раз посмотрела на бухту. Кораблики, кораблики, куда побежите! Видга толкнул дверь дружинного дома, пустил ее внутрь. Женщины сюда нечасто входили.

Звениславка вошла и увидела, что этот просторный дом впервые не мог удобно вместить всех собравшихся под его крышей. Люди стояли и сидели прямо на полу, забирались, поджимая ноги, на лавки, к бревенчатым стенам. Только трое Виглафссонов сидели, как обычно, на хозяйской скамье.