Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 54
Улеб спросил. Ижор ответил, и сыновья Ворона разобрали слово, показавшееся им знакомым: кунингас.
— Он говорит, — перевел ладожанин, — что его отец был старейшиной рода, а дед вовсе первым, кто здесь поселится… Но пять дней назад с моря нагрянули корабли, такие же, как ваши. И его отец и четверо братьев погибли в бою, прежде чем их удалось прогнать. Халльгрим ударил себя кулаком по колену:
— Так я и знал, что кто-то похозяйничал здесь до нас! Однако это храбрый народ: трусы спрятались бы в лесах.Переведи!
Пока Улеб переводил, к Халльгриму наклонился Торгейр.
— Хевдинг, — проговорил он, волнуясь. — Разреши мне расспросить этого человека о людях, приходивших с моря.
— Спрашивай, — кивнул Виглафссон. Но только Торгейр собрался спросить, какие паруса были на тех кораблях, как Улеб вдруг обратился к вождю:
— Слышишь, князь… Ижор-то говорит, что был трижды глуп. Первый раз, когда ставил в лесу самострел. Второй раз — когда полез сюда и попался. И третий раз, когда выболтал про обиду своего племени, вместо того чтобы взять вас врасплох. Но теперь он привяжет свой языкниткой к уху!
Хельги, усмехаясь, тронулся с места и обошел пленника кругом.
— А зря… — протянул он. — Я так поговорил бы еще. Я узнал бы, сколько у них войска. И как вооружены… и когда нападут… и много ли лодок…
Ижор стоял по-прежнему неподвижно и смотрел мимо Хельги — в темноту. Но на висках и над верхней губой выступили капельки пота.
— Не надо, — махнул рукой Халльгрим хевдинг. — Навряд ли ты от него чего-нибудь добьешься, а догадаться можно и так. Надо нам сесть на корабли и отплыть. Пока у нас есть корабли, я их не боюсь.
— А я и без кораблей! — буркнул Хельги сердито. Ему было больше всего обидно за Торгейра. — Бояться финнов! Ты переменился, брат! Может быть, еще и заплатим ему виру, чтобы не держал зла?
— Хотел бы я расстаться с ним миром, — сказал Халльгрим. — Однако вижу, что этому не бывать! Но незачем и причинять ему больше, чем он причинил нам, потому что плохо все начинать с крови.
— Проткнуть ему шею, как Гуннару, — посоветовал Бьерн. — А потом обложить всей этой соломой и зажечь!
Халльгрим пропустил это мимо ушей.
— Переведи ему, трэль, что я решил его…
— Повесить, — сказал Хельги. Халльгрим вскинул было глаза… но передумал и кивнул…
— Переводи.
Улеб перевел. Звениславка в ужасе схватила за руку. Ижор не дрогнул, только презрительно скривился.
Того не испугает петля, кто заранее знает, на что идет. И за что!
Халльгрим выждал немного и сказал:
— Переводи… Будет ли он еще нападать на нас, если я его отпущу?
Ижор выслушал и отвернулся, плюнув в огонь. Бьерн Олавссон задохнулся от ярости:
— Ты-то, может, и подаришь ему жизнь, Халльгрим хевдинг, но от нас с братом он навряд ли уйдет просто так!
Хевдинг засмеялся:
— Отпустить его я отпущу, но разрешаю вам с Сигурдом прежде его выпороть… Только чтобы ушел на своих ногах!
Братья одновременно шагнули к пленнику, нетерпеливо расстегивая кожаные пояса. Тут уж переводить не понадобилось! Ижор отскочил прочь, затравленно метнул глазами по сторонам… и вдруг, вложив в рот два пальца, оглушительно свистнул!
Невольно все вздрогнули, хватаясь за оружие. Казалось, темная стена леса должна была вот-вот расступиться перед завывающей, размахивающей копьями толпой! Но вместо этого невдалеке прошуршали кусты и в круге света появился взнузданный и оседланный… лось. Это был огромный бык с могучей шеей и лоснящейся шерстью. Все произошло в мгновение ока: воины шарахнулись в стороны, спасаясь из-под острых копыт, лось в два скачка покрыл расстояние, отделявшее его от хозяина… ижор кошачьим прыжком взлетел в седло, торжествующе заорал что-то на своем языке — и сгинул!
Все-таки верно говорят, что колдовской это народ. Люди молча смотрели друг на друга, не зная, что и сказать. Ни у кого и мысли не шевельнулось о погоне… Потом послышался смех.
Хельги, которого лось зацепил плечом и сшиб, лежал на земле — и стонал от смеха, подперев голову руками.
— Ну, финн, — еле выговорил он наконец. — Нет, Бьерн, не дал бы я тебе пороть такого удальца, хоть ты и мой кормщик и Гуннар — твой брат!
Под утро лед на реке начал исчезать, и халейги стали спускать корабли.
— Однорукий-то все по отцу плачет, — сказал Улеб Звениславке, неся ее нехитрые пожитки на кнарр. — Жаль мне его, он малый незлой… Пропал, что ли, старик?
Звениславка ответила:
— Он, как Виглавичи, из дому ушел. Уплыл неведомо куда.
— Ну, здесь-то старика не было, — усмехнулся Улеб. — Тех, ижор сказывал, девка в бой водила. Рыжая такая, а уж дралась…
— Батюшки! — ахнула Звениславка. — Да что же ты молчал!
Она за руку притащила его на черный корабль. Халльгрим выслушал обоих.
Потом сказал:
— Так…
И ничего не добавил.
Кормщики не решались вступить в спор с рекой в темноте. Ждали рассвета…
Корабли лежали у берега, и люди держали в руках весла, выпущенные за борт. А на берегу стояли вооруженные сторожа. Готовились отбиваться — но пока все было тихо.
— Когда отплывем, пойдешь первым, — сказал Халльгрим брату. — За тобой Эрлинг, последним я. Хельги спросил:
— А если нападут?
— Если нападут, — проворчал Халльгрим хевдинг, — уж я позабочусь, чтобы они не скоро забыли этот денек.
Олав часто подходил к воде и пристально смотрел в серую дымку, выискивая вдали ему одному ведомые приметы. Потом собрал возле себя сыновей и долго объяснял им что-то, указывая рукой. Сыновья слушали, изредка кивая. Олав чертил на песке ножнами своего меча… Нахохленные сосны угрюмо поглядывали на них с высоты. Звериные головы на носах кораблей скалились в ответ.
Наконец Олав подошел к вождю:
— Пора трогаться, хевдинг.
Могучее течение неудержимо влекло в море огромные массы воды… Викинги никогда еще не видали подобной реки, даже самые бывалые, кто видел и Валланд, и Страну саксов. Там, где Нюйя-Нева делилась на рукава — а каждый рукав в отдельности был целой рекой, — главное русло достигало чудовищной ширины. А течение было так сильно, что корабли почти останавливались. Эта река не породила водопадов, тех, что дробят скалы, бросаясь с отчаянной высоты. Здесь обитала суровая и спокойная мощь, которой нет нужды заявлять о себе брызгами и ревом… Нюйя точно держала все три корабля на необъятной ладони с растопыренными пальцами проток. И раздумывала: пропустить их дальше — или повернуть вспять и шутя вынести в море…