Ум хорошо… - Сергеев Борис Федорович. Страница 23

Рассматривая рисунок, правое полушарие полностью игнорирует характер взаимного расположения его деталей. Если вместо изображения предмета для опознания предъявляются лишь его детали, такая картина у правополушарного человека в отличие от людей с нормально функционирующим мозгом дополнительных затруднений не вызывает, лишь бы все его детали были налицо. Разглядывая набор строительных деталей, где вместо дома изображены по отдельности его стены, крыша, окна, двери, печная труба, и, изучив их все, правополушарный человек скажет, что видел дом. Самое удивительное: он даже не заметит, что рассматривал лишь строительные блоки, необходимые для его возведения, так сказать, каталог строительных деталей. Изображение дома синтезировано им самим, «построено» зрительной областью правого полушария.

На совершенно иных принципах основан зрительный анализ левополушарного человека. При резком ограничении времени знакомства с рисунком испытуемому не всегда удается опознать отдельные детали рассматриваемых предметов. Поэтому трудно узнать и сами предметы. Хорошо, если, глядя на чайник, больной сразу наткнется на носик и правильно его узнает. Тогда его заключение, что на рисунке чайник, окажется правильным. Однако испытуемому ничего не стоит принять его за хобот слона или трубу парохода, тогда и рисунок будет назван либо слоном, либо пароходом.

Левое полушарие не любит проверять первоначальные впечатления и, как правило, собственных ошибок не замечает. Зато оно склонно делать широкие обобщения, и, хотя они весьма расплывчаты, не конкретны, левополушарного человека это не смущает. Мельком взглянув на картинку и рассмотрев в ней всего одну деталь, он тем не менее заявляет: «что-то из мебели», «из хозяйственных принадлежностей», «из кухонной утвари», «какой-то зверь».

Рассматривая картинку, левополушарный человек делает это без всякой последовательности. Каждый раз при очередном ее предъявлении, он обращает внимание на ту или иную деталь и, оценив ее, тотчас же делает предположение об изображенном предмете. Часто испытуемый обращает внимание на форму изображенного предмета, но оценивает ее весьма приблизительно: «Было что-то овальное, как яйцо», или: «Там что-то длинное, как палка». Один испытуемый, взглянув на изображение кастрюльки, сказал: «Что-то круглое, как арбуз».

Процесс опознания состоит из выдвижения ряда гипотез, которые хотя и основываются на замеченных деталях, но игнорируют их конкретные особенности. Поэтому высказанные гипотезы приходится отбрасывать и выдвигать новые. Левополушарный человек одинаково просто выдвигает гипотезы и отказывается от них. Взглянув на предмет один-два раза, он назовет категорию или класс изображения, нередко его форму и лишь затем сам предмет. Вот характерный пример.

Испытуемому показали изображение очков. При первом знакомстве он обратил внимание на стекла, но оценил их абсолютно неправильно: «Колеса! Это какой-то транспорт». При втором просмотре были замечены дужки очков и новая гипотеза: «Это электрический транспорт, дуга, как у трамвая или троллейбуса». При следующем просмотре более детально анализировались те же дужки. Теперь они восприняты как оглобли. Отсюда смена гипотезы: «Телега». Наконец последний взгляд, и рисунок оценен правильно: «Это медицинский предмет типа очков».

Левополушарный человек легко генерирует всевозможные предположения, но как редко они оправдываются! Один испытуемый принял телефонный диск за клавиатуру и заключил, что пред ним «какой-то музыкальный инструмент, рояль или аккордеон». Другой испытуемый опознал в том же диске руль автомобиля. Четверо приняли носик чайника за трубу паровоза. Трое ручку утюга за ручку сумки. Нередки случаи, когда в велосипедном колесе испытуемые видят солнце или оценивают ручки ножниц как очки. Один больной умудрился спутать длинный клюв цапли с морским кортиком и вместо птицы увидел офицера в морской парадной форме. Больные совершенно не в состоянии одновременно обратить внимание на несколько деталей и использовать их для опознания изображения.

Левополушарный человек – верхогляд. Не умея или ленясь произвести скрупулезный анализ изображения, он старается «выхватить» наиболее броскую деталь и на ее основе сделать заключение. Понятно, почему ему так трудно уловить своеобразие объекта, которое позволяет узнать данный конкретный предмет среди других. Без помощи правого полушария человеку трудно по внешнему виду узнать свои очки среди нескольких пар, лежащих перед ним на столе. Только примерив их, почувствовав, насколько ловко они на нем сидят, убедившись, что они обеспечивают зрительную коррекцию, он решится назвать их своими.

Левополушарный человек не скажет, его ли это собака, если она не отличается какой-то броской особенностью, которую легко описать словами. Владелец болонки в момент инактивации правого полушария, взглянув на черного пуделя и немного подумав, сказал: «Нет, это не моя, у меня была беленькая».

Потеря способности оперировать несколькими признаками изображения особенно наглядно проявляется при опознании геометрических фигур. Единичные элементы формы: углы, дуги, отрезки прямых левополушарный человек способен сравнить между собой и сделает правильное заключение о том, что углы идентичны, отрезки прямой имеют одинаковую длину, а дуги обладают разной кривизной. Зато решить, одинаковы или различны два прямоугольника, две трапеции или более сложные фигуры, если между ними нет значительной разницы в величине, не сможет.

Свой зрительный дефект левополушарный человек пытается компенсировать логическим анализом и, если есть возможность, опереться на словесную память, что подчас ему удается. Один испытуемый не узнал изображения барабана и следующим образом оценил рисунок: «Кадочка какая-то, может, ведерко, а палочки зачем?» Второй не узнал картинки «доктор», потом заметил белый халат и сказал: «В белой одежде… халат… значит, доктор».

Затруднения в выделении индивидуальных признаков приводят к потере способности узнавать человека в лицо. При ограниченных повреждениях правой затылочной области это может стать единственным симптомом нарушения зрительной функции. Встречаются больные со столь резко выраженными дефектами, что они не в состоянии узнать жену, детей, родителей и даже себя в зеркале, теряют способность отличать женские лица от мужских.

Описана больная, которая морду собаки принимала за лицо лечащего врача. Другой больной при взгляде на портрет Пушкина сказал: «Не из писателей ли? Волосы курчавые, как у Пушкина… Не знаю кто». О фотографии своей жены заметил: «Ростом солидная, в лице что-то приближается к моему воображению… Что-то знакомое… Не знаю». О другой фотографии жены в более молодом возрасте: «Не знаю, кто это, может быть, артистка какая». А семейную фотографию прокомментировал следующим образом: «Ой, что-то… Подождите, сколько человек? (считает)… Это как у нас, как в моей семье. Не знаю кто, кто это?» Портрет Чехова вызвал настойчивый поиск прототипа: «Кто-то из государственных деятелей, кто из них в очках? Яков Свердлов, может? А может, Феликс Эдмундович Дзержинский? Он, кажется, носил очки и бороду…»

Таким больным особенно трудно запомнить новых знакомых. Они не узнают обслуживающий персонал, соседей по палате. Опознание людей удается лишь по косвенным признакам: росту, цвету волос, глаз. Чрезвычайно трудно запомнить портреты, а если это удается, больной объясняет, что догадался «…по рукам, по платочку, по волосам, по прическе, по толстым губам» или потому, что «этот в очках». Очень трудно отобрать из пачки фотографий изображения одного и того же лица в разной одежде и в разных положениях: в фас, в профиль, вполоборота.

Рассматривая серию картинок, где одно и то же лицо имеет разное выражение – сердитое, радостное, задумчивое, – больной не может решить, какое из них выражает гнев, а на каком лице написано благодушие, огорчен человек или обрадован, выглядит усталым или отдохнувшим. Больному показывают фотографию плачущего ребенка и спрашивают, какое у него настроение. Вместо однозначного ответа следует пересказ увиденного: «Ребенок сидит, облокотился… локти придвинуты… коротенькие штанишки… вправо повернул голову, глаза… Он вроде улыбается…»