Черные псы - Серова Марина Сергеевна. Страница 13

– Вы хотите говорить нечто, чего не следовало бы знать Селиверстову, Вавилову и его компании?

На лице Соловьева появилось некое подобие слабой улыбки.

– Кто знает, – негромко проговорил он, – это зависит от ваших вопросов.

– Хорошо. Как давно вы знаете Глеба Сергеевича Аметистова?

– Два года. С тех пор, как меня рекомендовали на место психоаналитика госпожи Баскер.

– Дача Андрея Баскера начала строиться примерно в это время?

– Да, примерно через месяц.

– Кто выбирал место постройки?

– Я, – тихо ответила Эвелина.

– Почему именно это место, как мне кажется, не самое лучшее для коротания уикендов?

– Ну, так же думал и Глеб Сергеевич, – холодно ответил Соловьев, – а оно оказалось вполне пригодным. Для того, чтобы он умер. Я правильно определяю вектор ваших дальнейших вопросов?

– В принципе да. Кто строил дачу? Кто подрядчик?

– У нас был один ответственный человек, соединивший в одном лице подрядчика, архитектора и прораба.

– Кто он?

– Да вы его знаете, – улыбнувшись, произнесла Эвелина, – это муж моей сестры, Филипп.

– Он?.. Да ему же... – Я осеклась.

– Вы имеете в виду, что он чересчур молод для таких масштабных и дорогих работ? Да, ему было тогда двадцать два, и по моей рекомендации Андрей согласился назначить его руководителем строительства, – проговорила Эвелина.

– Ну, если он согласился строить дом между лесом, топью и кладбищем, то почему бы и не принять на работу мальчишку? – усмехнулась я.

– Я думаю, стоит рассказать то, о чем вы, возможно, только догадывались, – начала Эвелина. – Вы позволите мне обойтись без подробностей... Одним словом, я с детства страдаю сильным расстройством нервной системы. Я давно бы загремела в психиатрическую клинику, если бы не Олег. Он и держит меня на краю... – Она надолго замолчала, потому что Соловьев задумчиво посмотрел на нее, погладил по плечу и обратился ко мне:

– Мне тяжело говорить... Одним словом, у Эвелины параноидальные психозы, в числе прочего зацикленные на...

– На собаке Баскервилей, – докончила я, – рецидивы детства.

– Верно, – произнес Соловьев, – вчера был один из таких приступов, интенсивность которого мне, к счастью, удалось ослабить.

Интуитивно я понимала, что Соловьев недоговаривает. Впрочем, это вполне объяснялось мотивами врачебной этики.

– И потому вы пытаетесь воссоздать картины конандойлевского повествования, – произнесла я, – отсюда это болото, эти столбы...

– Их установил Филипп, – произнесла Эвелина.

– Он же сделал барельеф, великолепный силуэт пса?

– Да.

– Он талантлив...

– Если бы мы в этом сомневались, не взяли бы его архитектором.

– И, верно, так же ненормален психически?.. – предположила я. – Ой, простите... Одним словом, несбалансированная психика, фантазия на полную катушку и все такое... Не отрицайте, я видела барельеф, он слишком хорош, чтобы в нем не узнать руку именно такого человека. Да и дом...

– Кто в наше время нормален? – Соловьев пожал плечами. – А Солодков... конечно, он странный человек, но никакой патологии в нем нет.

– Хорошо, – продолжала я, – если вы склонны имитировать художественное пространство «Собаки Баскервилей», почему вам не завести такую собаку? Тогда легко объяснить смерть Аметистова...

– Обвинив в ней меня или Эвелину, а скорее обоих, – дополнил Соловьев. – Да, вы правы, собака у нас есть. Черный мастино неаполитано, его щенка вы вчера видели.

– Фосфором мажете его?

– Разумеется, – ответила Эвелина. – Вы можете даже взглянуть на него.

– На фосфор?

– На пса, намазанного фосфором. Ему не повезло с хозяйкой, вот он и сидит в темной комнате, отделанной под пещеру, и перед ним валяется обглоданный скелет спаниеля.

– О господи! – пробормотала я. – Странно, но я хочу вам верить.

«Особенно в отношении психической патологии. Это видно и не вооруженным знаниями психопатолога глазом», – отметила я про себя.

– Хорошо, – продолжала я, – ваши недоброжелатели, естественно, предположат, что именно вы убили Аметистова, натравив на него каких-то чудовищных псов. Но если уйти от этой гипотезы, можно подумать, что какой-то достаточно богатый и влиятельный человек решил таким забавным способом разделаться с Аметистовым. Тогда вывод: собак держат в одном из коттеджей неподалеку от вас, откуда они вышли погулять да Глебов Сергеевичей повидать. Конечно, все это схематично, но пока ситуация обрисовывается так. Более подробно можно расписать, детально изучив место убийства.

– Отсюда выходит, что нас подставили, – произнес Соловьев, – я думаю, такой грубый способ убийства выбран не случайно. Невозможно промахнуться в выборе подозреваемых, раз налицо все предпосылки и мотивы!

– Я тоже так думаю.

– А как насчет Воронковой? Она что, запасной вариант?

– Тут сложнее. Но я думаю, что она не знала о псах, иначе была бы подготовлена и не сошла бы с ума от шока. Впрочем, я считаю, что и ее возможно приткнуть в схему преступления. Ее могли использовать в качестве отравителя.

– Вы имеете в виду, что в еду и питье был подмешан какой-то наркотик, раздражающий мозговые центры, ведающие эмоциями страха и инстинктом самосохранения?

– Вы заметили?

– Я психиатр. Я прекрасно понимал, что в аффективном поведении Аметистова есть неестественный фактор. Этим фактором мог послужить психотропный препарат, дающий эффект животного ужаса и агрессии. Ведь это так взаимоперетекаемо. А эта смерть... Хотя я думаю, что Воронкова здесь ни при чем!

– Вот как?

– Не могла она подмешать этот наркотик. Равно как и никто в доме, за исключением – опять же! – меня, Баскера и Эвелины. Ну, еще сторожа Валеры и поварихи Марии Сергеевны.

– Да, улики и тут против вас, – произнесла я.

– На это и рассчитывали преступники. Но я думаю, что препарат был задействован раньше. Ведь всю еду и питье присылали из ресторана.

– Из какого?

– Вот этого я не знаю, – ответил Соловьев, и я воскликнула:

– Тогда достаточно узнать, кто владеет этим рестораном, и установить, кто готовил еду, чтобы хоть как-то прояснить дело.

– Ресторан «Лира», – произнесла Эвелина, – муж всегда пользовался услугами их сервисного отдела.

– Ах да, – сказал Соловьев, – а кому там принадлежит «Лира»?

– Это можно сказать совершенно точно, – произнесла я. – «Атлант-Россу», Тимофееву, разве вы не знаете?

– Тимофеев... – произнесла Эвелина. – Тимофеев... А тут неподалеку дача этого, как его... начальника охраны их... Такой здоровенный, рыжий, с наглой мордой.

– Новаченко? – подсказала я.

– Да, так его зовут.

– Ну, артисты, – проговорила я, – а у них могут быть причины устранять Аметистова? Так, для наглядности...

– Причины? Не знаю, – произнес Соловьев. – Счета «Парфенона» находятся в «Атлант-банке», так что Тимофеев вряд ли бы отказался от такого жирного источника, как фирма Аметистова.

– Вот как? – воскликнула я. – Счета?.. Ну, это просто замечательный момент в биографии Аметистова.

– Если говорить о замечательности всех моментов в биографии Глеба Сергеевича, то наиболее замечательный – это то, что в случае его смерти президентом фирмы стал бы Андрей Карлович, – проговорил Соловьев. – Перед таким мотивом бледнеют и счета в банке, и сервис в ресторане.

– Стал бы? – переспросила я. – Вы полагаете, что президентская должность ему едва ли светит?

– Да ну, скажете тоже, – ответил Соловьев. – Если он даже сумеет отвести обвинение, аметистовская братва ему этого так не оставит.

– И вы так думаете, Эвелина? – повернулась я к молодой женщине.

– Я не знаю, – растерянно ответила та, – я боюсь даже предполагать что-то.

– Хорошо, об этом я поговорю с Баскером, – проговорила я. – Думаю, ему дела фирмы, степень ее криминализированности и, быть может, опасные знакомства Аметистова известны несколько лучше.

В этот момент дверь отворилась, и на пороге показалось еще одно действующее лицо этой драмы, которому суждено было сыграть в ней крайне неординарную и трагичную роль.