Дублерша для жены - Серова Марина Сергеевна. Страница 21

– Ну что? – донеслось сквозь вой метели.

– Сошла куда-то на обочину. С дороги сбилась, повернула в сторону полей. Поехали, Геныч! Все равно ей кранты: мороз минус тридцать три и метель такая хреначит. Замерзнет, куда денется... Она к полевым условиям непривычная!

– Вот паскуда! – глухо донеслось с дороги, а потом взревел двигатель, и взвился снежный вихрь, поглотивший машину с не нашедшими меня убийцами.

«Непривычная»! Да, наверное, Алина Эллер и в самом деле дамочка изнеженная, хотя по последним событиям я не стала бы утверждать это со стопроцентной уверенностью. Но я – Евгения Охотникова, которой приходилось попадать и не в такие климатические условия, которой доводилось резать ножом загустевший на жутком морозе керосин... И все же даже я чувствовала, что долго не продержусь. Тело было напряжено до отказа. Предательская оцепенелость медленной холоднокровной ящерицей кралась по телу, прежде всего сковывая руки и ноги...

Три часа ночи. Я села у фонаря. Еще немного, и я буду готова на все. Стану податливой, как этот снег, летящий в свете фонаря покорно, покорно... Куда укажет ветер. Только бы попасть в тепло, выпить горячего чая, а еще лучше кофе с коньяком. Или коньяку без кофе. Или нет – водки в горячей ванне...

Машина вынырнула из темноты мягко, как зверь. Распахнулась дверца, и голос Сережи Вышедкевича произнес:

– Садись, что ли.

Через пятнадцать минут я сидела в жарко протопленном домике. Кажется, в нем жили сам Эллер, его личный охранник Вышедкевич и первый оператор, но этот спал мертвецким сном, «бо напился, аки свин», как мне сказали. И я, обжигаясь, пила горячий чай. Перед этим я грамотно отрегулировала дыхание и сделала несколько восстанавливающих упражнений. Впрочем, лучшим из всех упражнений все равно оказалось то, что предложил мне Леонард Леонтьевич. Нет-нет, я вовсе не о пресловутом «выполнении супружеских обязанностей». Просто он посмотрел на то, как я пью чай, а потом извлек из недр какого-то старого шкафа бутылку водки, плеснул щедро, почти полстакана, и сказал строго:

– Пей. Она не из холодильника, кстати.

– В холодильнике теперь тепло-о-о!.. – морщась, выговорила я. – Каких-то жалких минус двадцать в морозилке, а в общей камере вообще благодать – плюс восемь и безветренно!

– Ты не рассуждай, а выпей давай! – сказал Вышедкевич со свойственным ему насмешливым хладнокровием.

Я выпила и несколько секунд сидела молча, прислушиваясь к ощущениям в своем организме.

– А теперь рассказывай.

– А рассказывать-то особенно нечего, – произнесла я. – Могу только посоветовать вам, Леонард Леонтьевич, выписать мне премию. Практически посмертно. Словом, вы умно поступили, когда расставились по ситуации так, что на моем месте сегодня не оказалась ваша настоящая супруга Алина Борисовна. Думаю, ей бы подобный променад не понравился.

И я вкратце изложила всю историю – от знакомства с Антошей-актером на улице до душещипательной сцены на пустыре с последующим побегом. Эллер слушал с подвижным лицом, то хмурясь, то прикладывая к щеке ладонь, то пуская по лбу кожные складки.

Вышедкевич же мимически напоминал каменного сфинкса.

Но именно он отреагировал первым, задав короткий вопрос:

– Кого, кроме Грицына, упоминал Калинин?

– Да он, честно говоря, всех материл и в бровь и в глаз. А Тугрик...

– Равиль Тугарин, да?

– Он самый. Так вот он вообще весь мир проклинал, так что составлять список не будем. Меня, конечно, видеозапись впечатлила. Главное, на основе этого бреда наркоманки они смертный приговор вынесли. Берии недоделанные!

– Я предупреждал, что Ира Калинина неадекватна психически, – произнес Вышедкевич. – Оказалось, что у нее все семейство такое. Впрочем, о Гене Калинине я тоже кое-что слышал. Например, что он человек неуравновешенный. И то, что Грицын его уволил, меня, честно говоря, нисколько не удивляет. Обвинения против тебя... то есть против Алины, конечно... мы даже рассматривать не будем, настолько они абсурдны.

– Что будем дальше-то делать? – встревоженно спросил Эллер. – Ведь это... покушение на убийство, труп имеется. Я имею в виду Тугарина. В милицию надо заявить или...

– Спокойненько, спокойненько... Я вот думаю, что торопиться совсем не надо, – перебила его я. – В милицию заявить никогда не поздно, только какой смысл? Можно разобраться с этим делом и в обход органов.

– Она, кстати, дело говорит, Леонтьич, – поддержал меня Вышедкевич, – некуда спешить. Зачем лезть на рожон?

– Рожон – это наконечник большого и широкого копья, с которым ходили на медведя, – непонятно к чему принялся объяснять Эллер. – Охотник дразнил медведя, а потом, когда медведь кидался, то острие копья – рожон – он упирал в грудь медведя, а тупой конец втыкал в землю. Медведь ярился и сам себя убивал, налезая на острие копья.

– Ага, – без особого энтузиазма откликнулся Вышедкевич, – ты нам еще какую-нибудь познавательную лекцию почитай. А дело-то, между прочим, серьезное. Калинин этот...

– Калинин Калининым, – вмешалась я, – да только угрозы Алине посылал вовсе не он. И джип, разумеется, взрывал тоже не он. Конечно, не стоит утверждать так безапелляционно, я еще наведу справки о нем. Только едва ли справки эти изменят мое уже сложившееся мнение. То, что он хотел меня убить, – импульсивный поступок. Попал отморозок в черную полосу, стал яриться, как тот медведь, о котором Леонард Леонтьевич сейчас нам так красочно рассказывал, ну и... попал в идиотскую ситуацию. Ему теперь надо на дно ложиться на случай, если мы контрмеры примем. А принять их мы, конечно, примем.

– Что именно? – солидно и с изрядной долей позерства осведомился мэтр кинематографии.

– Вы знаете, Леонард Леонтьевич, не в моих правилах раскрывать свои планы, тем более когда они еще не сложились. Так что я тут как-нибудь сама разберусь.

Эллер склонил голову набок и с некоторой обидой отозвался:

– Ну что ж... как угодно, как угодно, Женя.

– Вообще-то больше всего мне угодно поспать, – сказала я. – Потому что вымоталась я страшно. Последние мои приключения никак не способствуют бодрости. Оставим подробный разговор до утра.

– Оставим, – пробормотал Эллер. – Ладно, я тоже пошел спать. Сегодня утомительный вечер был, три дубля строительства снежной крепости отсняли... все-таки.

Он ушел. Я повернулась к Вышедкевичу и спросила:

– Чего-чего отсняли?

– У них там по сценарию есть момент, когда дети строят снежную крепость, а убегающий от бандитов тип использует ее в качестве укрытия. Крепость приходилось для каждого дубля заново строить, потому что по ней и из автоматов палили, а потом и из «мухи», из гранатомета, шарахали, – пояснил Сергей. – Вот такие у нас милые сценарии. Кстати, я играл одного из бандитов.

Я посмотрела на каменные скулы и массивное лицо Сергея, на его мощные плечи и бычью шею и коротко ответила:

– Ну что же... роль как раз для тебя.

Личный охранник киномэтра наклонился ко мне и после паузы вдруг произнес:

– А что... все, что ты сейчас нам рассказала, – правда? Или ты просто представляла свой вариант развития сценария?

– Дурак ты, Сережа, – сказала я, – иди спи.

– Одному как-то несподручно.

– Ты, дорогой, на комплименты, что ли, напрашиваешься? Твой босс хотя бы условный муж мне, а ты кто такой?

– Ты замужем? – вопросом на вопрос ответил он.

– Нет.

– Заметно, – коротко бросил он и поднялся. – Ну ладно. Спокойной ночи.

После ухода Вышедкевича я некоторое время сидела не шевелясь. Спать расхотелось, да и было о чем подумать. По всему следовало, что очередным пунктом моих разысканий должен стать господин Грицын, владелец сети магазинов-салонов «Мадам Грицацуева». Я являлась достаточно стабильной покупательницей в этих магазинах, в частности, приобрела там спальный гарнитур и имела дисконтную карту, дающую право на десятипроцентную скидку. Впрочем, в данный момент это не имело никакого значения.