Кто кого - Серова Марина Сергеевна. Страница 19

Савичев проснулся от резкой боли в запястье и понял, что совершенно не ощущает правой руки. Он открыл глаза и увидел себя словно со стороны скорчившимся в совершенно невероятной позе, с дико вывернутой даже для его тренированных гибких мышц и сухожилий рукой. Она была снова прикована к батарее.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал Савичев, — неужели все это было лишь сном?

Сквозь жалюзи пробивались какие-то вязкие сгустки хрупкого серого света. Утренний противоестественный кошмар, поймал себя на мысли Алексей… как это может быть хрупким и вязким одновременно?

— Такие красивые сны, — сказал он громким неестественным голосом совершенно без выражения.

— Че, хоккеист, переквалифицируешься в клоуны? — спросил вчерашний охранник из прихожей, входя в комнату.

— А что такое?

— Да ты лучше взгляни на себя, — сказал амбал, отсоединяя наручники от батареи, — только смотри у меня, без фокусов чтобы. А то не хотелось бы тебя портить, тебе и так, видно, не слабо досталось.

Савичев подошел к зеркалу и так и застыл вне себя от изумления.

Все его лицо было размалевано в различные цвета спектра — губы накрашены черной помадой и обведены серым полутоном, лоб в ярко-оранжевых разводах, кончик носа закрашен темно-красным и усеян черными точками, а ноздри обведены зеленым. На шее, сплошь в кровоподтеках и синяках — очевидно, от укусов или поцелуев высшей степени интенсивности, — был искусно вырисован косой шрам, как от бритвы. Щеки и подбородок были густо набелены, а грудь и плечи испещрены черными полосами до самого низа живота вперемежку с глубокими царапинами, некоторые из коих до сих пор кровоточили.

— О господи!

Савичев развернулся к зеркалу спиной и с трудом повернул затекшую шею, чтобы увидеть себя со спины.

Так и есть: спина представляла собой некое подобие танкодрома во время дождя.

— Ты, похоже, ей понравился, — деликатно ухмыльнулся охранник.

— Хорошенькие сны, — проворчал Савичев, в полушоковом состоянии разглядывая себя сначала в зеркале, а потом и непосредственно. — Мне хоть можно ванну принять, или так и ходить, как ирокез на тропе войны?

— Да отчего ж нельзя, можно, — ответил тот, — только сначала поешь, а то мне влетит, что ты у меня тут некормленый сидишь.

Савичев вспомнил вчерашнее видение в аду, совершенно бессмысленное и лишнее в его размеренной, напряженной и прагматичной жизни. И вздрогнул, подумав, что вот оно — прежнее его существование уходит за взмахом ресниц той…

— У нее не все дома, что ли? — резко оборвал собственные мысли Алексей. Зачем ему эти неврастенические загоны?

— У Юльки-то? — откликнулся амбал, тыча пальцем в принесенный им поднос с едой. — А чего у нее все дома будут, сам подумай: отец умер от передозняка, мать шизофреничка, в психушке сидит. Так что ей вовсе не с чего быть в норме.

— А что же она у Воронина делает? — спросил Савичев, пережевывая пищу.

— Он ее дядя. Ее мать — это его сестра, — охотно откликнулся охранник. — И вообще, Леха, я не знаю, что ты ерепенишься. С тобою хотят заключить взаимовыгодный контракт, а ты встаешь в позу и выдаешь что-то типа «в гробу я видал ваш миллион долларов».

— Тебе-то откуда знать? — довольно нелюбезно проворчал Савичев.

— Я тебе дело говорю, — разглагольствовал охранник, — нечего тебе делать в этом задрипанном «Кристалле». Он же без тебя ничего не стоит, а какой смысл тянуть в гору воз в одиночку, тем более что ни к чему хорошему это не приведет.

— Что-то вы разоткровенничались, братцы, — прозвучал знакомый бархатный голос, и в комнату неслышными кошачьими шагами вошел Воронин.

— Ну и разукрасился же ты, голубь, — продолжал Воронин, обращаясь уже конкретно к Савичеву. — Прямо Гойко Митич в фильме «След Сокола», знаешь ли!

— А, любезнейший господин Воронин! — насмешливо приветствовал его Савичев. — Ну как, будете завтра выигрывать у «Кристалла», или он вам без Гойко Митича, как вы выразились, не по зубам?

— Ну конечно! — развел руками Воронин, усаживаясь в кресло возле поглощающего завтрак Алексея. — Разумеется, это моя племянница Юлия научила вас такой непочтительности к старшим, узнаю!..

— И не только этому, — отпарировал хоккеист, швыряя тарелку в угол.

— Оно, конечно, Юля девушка красивая, но зачем же посуду бить, Алексей Иваныч? — покачал головой Вадим Николаевич. — Впрочем, это не суть важно. Я надеюсь, у вас было время подумать над моим предложением. А то господин Барнетт вот-вот подъедет сюда подписать контракт.

Савичев молчал.

— Если вы не идете навстречу моим настоятельным просьбам, то, быть может, мнение другого человека не оставит вас равнодушным?

Самсонов, принеси кассету.

Воронин вставил видеокассету в ВМ и нажал кнопку. Руки Савичева, лежащие на закусочном столике с колесиками, дрогнули, и тот упал с грохотом и звоном, усеяв пол осколками тарелок и бокалов.

На экране телевизора Алексей увидел хрупкую миловидную женщину лет сорока трех, которую деликатно, но очень крепко и надежно держали под руки Нагиев и Башков.

Эта женщина была его мать.

— Алеша, мне велели обратиться к тебе, — сказала она почти спокойно, лишь дрожащие губы выдавали то смятение и страх, что владели ею безраздельно, — так вот… Я сегодня приехала в ваш город… меня привезли из Питера люди господина Воронина… очень любезные господа. А встретили меня тут господа еще более любезные и предупредительные. Алеша, я прошу тебя, выполни все их требования… пойми, не на этом плюгавом негодяе Воронине и его шайке тактичных головорезов сошелся клином свет белый… за ними стоит еще кто-то… большие деньги, большая кровь. Я понимаю, что это нехорошо перед командой, особенно после того, что сегодня услышала по телевизору про Смолинцева… он ранен, бедный. Если на тебе хотят нажить деньги, родной… прости, что я тебе так говорю… ну, не стоят эти деньги крови твоей и моей, как пролили они уже кровь Макса.

— Достаточно, — сказал за кадром голос Воронина, — выключайте камеру. Благодарю вас, Анна Сергеевна. Я думаю, в самом скором времени вы увидите вашего сына.