Похищение века - Серова Марина Сергеевна. Страница 31

Впрочем, настоящую физиономию я сейчас едва ли увижу: ведь он будет в гриме и далеко от меня. Опять маска… Нет, ну надо же, Онегин из моего сегодняшнего сна! Что это — простое совпадение или… С Хосе-то все сбылось почти точь-в-точь!

Сегодня Лебедев попросил у Мигеля прощения. Почему не тогда, три года назад, а только сейчас? Логически — и психологически — вполне объяснимо: прошли годы, он многое передумал, проанализировал свое поведение, а может быть, и узнал какие-то новые факты (например, что именно Мартинес, несмотря на ссору, пытался замолвить за него словечко на конкурсе).

Но ведь может быть и совсем другая причина:

Лебедев просто отводит от себя подозрения, усыпляет бдительность врага…

Раскаялся ли он на самом деле? Вряд ли, сдается мне. Судя по рассказу «дядюшки», это крепкий орешек: бешеное самомнение, уверенность, что ему все позволено… Такому субъекту и в голову не придет, что он может быть не прав, а попросить у кого-то прощения для него равносильно самоубийству. И если Лебедев все же пошел на это — значит, у него были более чем серьезные причины.

А самый главный вопрос — мог ли он слышать тогда, в Вене, «закрытое» театральное прозвище своего обидчика Мартинеса? Мне это представлялось вполне возможным. Атмосфера на этих престижных конкурсах, как я поняла, соответствующая, «густобогемная», посторонние в кулуары не допускаются, так что… Кто-нибудь из «зубров» вполне мог за бокалом сухого мартини по-семейному обратиться к своему дорогому другу «дону Марти».

Лебедев, Лебедев… Нет, это имя мне ни о чем не говорит. За последние два года мне случалось быть в нашей опере два или три раза, но сейчас я не могла припомнить даже названия спектаклей, не то что фамилии исполнителей. Может быть, я и неплохой детектив (даже наверняка!), но знаток и ценитель «великой и непреходящей ценности» — никудышный. Прости меня, «дядюшка»!

…В те короткие полчаса, которые я могла позволить себе провести в стенах собственной квартиры, у меня было очень много дел, хоть мне предстоял и «краткий рабочий» визит, но все-таки — в театр! И все же я не смогла удержаться и метнула свои двенадцатисторонние гадальные кости.

10+36+17.

Скажите на милость, до чего же непредсказуема и капризна бывает судьба! Утром, бросая кости, я стояла на распутье, абсолютно не представляя, в какую сторону податься, — и пожалуйста, получила совершенно четкий ориентир на Серегу Кедрова. А сейчас, кажется, вплотную приблизилась к тому, чтобы заполнить белое пятно в картине событий личиком похитителя, довольно было бы одной маленькой подсказки, что я на верном пути… И — на тебе: «С женщинами шутить глупо и неприлично».

Значит, все-таки «шерше ля фам»? Но я-то настроилась, что единственная «ля фам», замешанная в этой истории, — это «дама под вуалью».

И у меня даже появилась кандидатура на эту роль…

Стало быть, есть еще одна?

Стоп, да уж не Таня ли Иванова та самая женщина, с которой собирается пошутить Лебедев?!

Черт побери, в таком случае я ему не завидую…