Гнездо дракона - Сетон Эни. Страница 10

Он успел объездить всю Англию, Францию, Испанию, Италию и Германию, пока однажды, вернувшись в Драгонвик, он не узнал, что его отец умер, а он сам стал владельцем огромного поместья.

Так что Николас знал классику превосходно, но последние пять лет в нем проснулся живой интерес к современной литературе. Этим он отличался от подавляющего большинства молодых людей своего класса, которые, подражая Европе, утверждали, что Соединенные Штаты малообразованны и ничтожны.

Николас, верный своему происхождению и воспитанный в еще меньших демократических традициях, чем какой-нибудь английский лорд, наслаждался ролью мецената, и совершенно того не осознавая, держал себя так, словно он был Лоренцо Медичи или князем Эстергази.

Ему нравилось принимать у себя в Драгонвике пишущую интеллигенцию. Он с удовольствием читал новые публикации Брайанта, Хоторна и удивительного молодого писателя по фамилии По, чувствуя к ним искреннюю признательность, в которой была лишь слабая доля покровительственности. Дело в том, что убежденность Николаса в своем превосходстве настолько вошла в его плоть и кровь, что ему даже не требовалось доказывать это другим, как то делали бы люди менее убежденные. Он был Ван Римом из поместья Драгонвик, сам устанавливающий для себя законы и не обязан отчитываться перед кем бы то ни было — ни на земле, ни на небесах.

Он вновь взглянул на Миранду, сидящую впереди и поочередно поворачивающую голову то на один, то на другой берег. Ветерок заставил зарумяниться ее белоснежную кожу, ее губы слегка приоткрылись, а маленькие груди под коричневым шерстяным лифом быстро поднимались и опускались. От нее исходила устойчивая аура женственности, а взгляд искрящихся удлиненных глаз с длинными темными ресницами усиливал это впечатление. Если не считать того, что они были совершенно невинны в осознании своей принадлежности к прекрасному полу, это были обольстительные глаза страстной женщины.

— Через полчаса мы прибудем в Драгонвик, Миранда. А этот город — Гудзон.

Миранда послушно посмотрела на небольшое скопление аккуратных домиков на берегу, но она была уже пресыщена новыми впечатлениями и про себя решила, что Ньюбург или Поукипси куда более красивы.

— Откуда это странное название Драгонвик, кузен Николас? — робко спросила она. — Пожалуйста, не сочтите меня слишком любопытной, — добавила она, боясь, что ненароком может оскорбить его.

Но Николасу всегда было приятно что-нибудь объяснить, особенно если это имело отношение к истории его семьи.

— Это довольно характерное название и является синтезом индейской легенды и голландского языка, ныне англизированного, то есть произносимого на английский манер, — добавил он, видя, что она его не понимает. — Так вот, когда мой прямой предок

Корнелиус Ван Рин, первый патрун, приобрел здесь наши земли, он поплыл из Нового Амстердама [4], чтобы осмотреть их и выбрать место для дома. И он выбрал утес у реки, но рядом находилась стоянка индейцев племени могикан, и вскоре мой предок обнаружил, что они панически боятся места, на котором он начал строить дом. Поэтому они всегда избегали его, и хотя он был добр к ним, они боялись и его самого и ни разу не прикоснулись ни к одному камню, ни к одному кирпичу, что шли на строительство. Когда он узнал их получше, он выяснил и причины их страха. Они верили, что под утесом живет гигантская крылатая змея, пожирающая все, что только посмеет покуситься на ее владения.

— И он все же достроил дом? — спросила Миранда.

— Конечно, достроил. И он назвал его Дракенвик — «гнездо дракона» по-голландски, трансформировавшееся потом в Драгонвик, и этот дом стоит уже две сотни лет.

— И дракон никогда не тревожил вас? — наполовину серьезно спросила Миранда.

Ее вопрос позабавил Николаса.

— Нет. Об этих местах ходит еще множество легенд и суеверий. Надеюсь, вы не слишком впечатлительны, иначе старая Зелия запугает вас до смерти своими сказками о призрачных скалах, исчезающих кораблях и злых ведьмах… — он вдруг резко оборвал себя, хотя явно собирался добавить что-то еще.

Она вежливо ожидала, что он продолжит свой рассказ. Но он не стал этого делать, и как раз в этот момент, загудев всеми трубами, пароход направился к восточному берегу.

— Вот мы и прибыли, — сообщил Николас.

От неожиданности Миранда оторвалась от его лица и резко обернулась. И даже через много-много лет Миранда будет уверена, что этот ее первый взгляд на Драгонвик был самым ярким, живым и удивитель-

ным впечатлением в ее жизни. Она уставилась на фантастический силуэт, вырисовывающийся темной громадой на фоне восточного неба, где шпили, скаты крыши и печные трубы в самом ее центре составляли одну высокую башню. И казалось, что добро и зло, счастье и трагедия, которые ждали ее под этой крышей, вдруг материализовались и, пронесясь через спокойную реку, поразили ее в самое сердце.

Пока пароход подходил к частной пристани, она стояла у поручней рядом с Николасом, ошеломленно глядя на его дом, а садящееся солнце превращало в пылающие квадраты полсотни окон на темных стенах, поросших плющом.

Николас, видя благоговение на ее лице, счел возможным дать ей время полюбоваться домом в полном молчании.

Этот дом был частью его самого, воплощенным в камне выражением его воли, так как на большой голландский дом, который он унаследовал, наложилось то готическое великолепие, которого жаждал он сам. Его привлекли идеи Эндрю Доунинга, молодого архитектора, жившего на реке в Ньюбурге, чьи талантливые рекомендации по строительству романтичных и живописных вилл до неузнаваемости меняли окрестности. Но Николас не был бы самим собой, если бы просто скопировал чужие идеи, и когда пять лет назад он перестроил усадьбу Ван Ринов, он использовал мысли Доунинга только в качестве путеводной нити. К первоначальным десяти комнатам он добавил еще двадцать, а кроме них — несколько маленьких башенок со скатами и одну высокую башню. В результате получилось творение, хотя и напоминающее одновременно немецкие замки на Рейне и тюдоровские дворцы, но ставшее тем не менее нью-американским стилем реки Гудзон, причем весьма точно соответствующим своему окружению.

Сады Драгонвика в той же степени служили выражению личности Николаса, как и само имение, потому что и здесь он умудрился подчинить природу своим прихотям. Меж нетронутой рощей болиголовов на юге и склоном каменистого холма в полумиле на севере он создал длинную и ровную словно река дорожку из экзотических цветов невероятной красоты. Миранда была просто подавлена всем этим великолепием, она чувствовала себя совершенно ошеломленной. когда они медленно поднимались от причала по мраморным ступеням. Однако, сквозь стоящий перед глазами туман она заметила розарий и почувствовала удивительный аромат этих дивных цветов, затем увидела маленькие греческие храмы, возведенные под плакучими ивами, павильоны в скалах, источники, окруженные фиалками, и водопады. И тем более ее терзала мысль об измятом в дороге коричневом платье, и пристальный презрительный взгляд лакея в ливрее, который встретил их на пристани и теперь осторожно нес ее плетеную корзину.

Невозможно было поверить, что она будет жить в этом изумительном месте, и ее шаги, когда она следовала за Николасом к огромной парадной двери, становились все медленнее и медленнее, хотя сердце билось все быстрее и быстрее.

Они вошли в большой холл, тянувшийся на шестьдесят футов в глубь дома и выходивший на задние лужайки. Внутри было темно, так как свечи еще не были зажжены, и Миранда съежилась рядом с Николасом, когда из-за двери справа неслышно появились двое: это были Магда, экономка и личная горничная миссис Ван Рин, и Томкинс, дворецкий.

Приветствуя хозяина, они оба демонстративно не замечали Миранду, но широкая спина женщины и ее круглый затылок явно выражали неодобрение.

— Где миссис Ван Рин? — спросил Николас, позволяя дворецкому принять накидку и шляпу.

— В Зеленой гостиной, милорд.