Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана. Страница 30

Едва уловимая вибрация воздуха в библиотеке прекратилась. Я перевела взгляд со звездного неба на мисс Винтер. Она неотрывно смотрела в одну точку, как будто в этот самый момент видела перед собой зеленоглазую девчонку с медно-красными волосами.

– Та девочка – это всего лишь вы сами, – сказала я.

– Я? – Мисс Винтер медленно перевела взгляд с призрачного ребенка на меня. – Нет, это не я. Скорее… – Она запнулась. – Скорее, это мое прошлое. Эта девочка ушла из жизни много лет назад. Она перестала существовать в ночь пожара, как если бы действительно сгинула в пламени. Человек, которого вы сейчас видите перед собой, – это ничто.

– Но ваша писательская карьера… ваши истории…

– Когда ты есть ничто, пустое место, остается только дать волю фантазии. Ты стараешься хоть чем-нибудь заполнить пустоту.

Мы продолжили сидеть в молчании, глядя на каминное пламя. Изредка мисс Винтер рассеянно потирала ладонь правой руки.

– Тот ваш очерк о Жюле и Эдмоне Ландье… – произнесла она после долгой паузы.

Я медленно повернула голову в ее сторону.

– Почему вы взялись писать именно о них? Чем вас привлекла эта тема? Что-нибудь личное?

Я покачала головой:

– Да нет, ничего такого.

И вновь установилось молчание – лишь мигали равнодушные звезды да потрескивали дрова в камине.

Прошло, наверное, не меньше часа; огонь уже угасал, когда она заговорила в третий раз.

– Маргарет… – Впервые за все это время она обратилась ко мне по имени. – Вы завтра уедете…

– Да, – сказала я.

– Но вы ведь вернетесь, правда?

Мне было трудно разглядеть ее лицо в слабом свете тлеющий углей, и я не берусь судить, насколько дрожь ее голоса была вызвана общей усталостью и болезнью, но за секунду до того, как я ответила: «Конечно же, я вернусь», мне показалось, что мисс Винтер боится.

На следующее утро Морис отвез меня на станцию, и я села в поезд, идущий на юг.

ЕЖЕГОДНИКИ

С какого еще места начинать изыскания, как не со своего дома, с родного букинистического магазина?

Меня всегда привлекали старые ежегодники. Еще будучи ребенком, в минуты беспокойства, скуки или страха я направлялась к этим полкам, чтобы пролистать страницы с именами, датами и краткими комментариями. Там, под этими обложками, людские жизни резюмировались в нескольких абсолютно нейтральных по тону строчках. Почти все мужчины в мире ежегодников были лордами, баронетами, епископами или министрами, а женщины были их женами и дочерьми. Скупые строки не давали вам ни малейшего представления о том, какие блюда данный человек предпочитал есть на завтрак, кого он любил и в какую форму облекались его ночные кошмары после того, как он задувал свечу в своей спальне. Эти строки вообще никак не характеризовали его личность. Почему же тогда я не могла оставаться равнодушной, получая самые общие сведения о почтенных покойниках? Только потому, что они когда-то являлись живыми людьми, – они когда-то жили, а теперь они были мертвы.

Просмотр ежегодников порождал особое волнение внутри меня. Именно внутри. В процессе чтения та часть меня, что Уже находилась по ту сторону, пробуждалась и тихонько давала знать о себе.

Я никому не раскрывала причину моего интереса к старым ежегодникам; я даже ни разу не обмолвилась, что они меня интересуют. Однако отец это заметил, и, когда такие издания появлялись на распродажах, он приобретал их для меня. В результате вышло так, что несколько поколений всех более-менее значимых британских мертвецов упокоилось в книжных шкафах на втором этаже нашего магазина, где я частенько составляла им компанию.

И вот теперь, сидя у окна на втором этаже, я перелистывала страницы с именами. Я нашла деда мисс Винтер, Джорджа Анджелфилда. Он не являлся ни баронетом, ни епископом, ни министром, но тем не менее сумел попасть в список. Оказывается, его предки принадлежали к титулованному дворянству, но за несколько поколений до Джорджа семейство разделилось на две ветви, одной из которых достался титул, а другой – состояние. Джордж принадлежал к «состоятельной» ветви. Ежегодники ориентировались в первую очередь на титулы, однако в данном случае родство было достаточно близким, чтобы заслужить упоминание. И вот он, пожалуйста: Анджелфилд, Джордж; дата рождения; место жительства – Анджелфилд, Оксфордшир; в браке с Матильдой Монье из Реймса, Франция; сын Чарльз. Просматривая последующие ежегодники, я спустя десять номеров обнаружила дополнение: сын Чарльз, дочь Изабелла. Позднее я нашла сообщения о смерти Джорджа Анджелфилда и о браке Изабеллы, отныне по мужу Марч.

На минуту меня позабавила мысль, что я проделала неблизкий путь до Йоркшира, дабы узнать историю семьи, хранившуюся меж тем в этих ежегодниках, всего в нескольких футах под моей спальней. Однако почти сразу же я задалась вопросом: а что, собственно говоря, подтверждают эти документальные свидетельства? Только то, что такие люди, как Джордж и Матильда, а также их дети, Чарльз и Изабелла, существовали в действительности. Кто мог поручиться, что мисс Винтер не отыскала их тем же путем, что и я, благо эти ежегодники имеются в любой публичной библиотеке королевства. Разве не могла она, пролистав старые выпуски, отобрать ряд имен и дат, а потом вокруг них выстроить историю – так просто, развлечения ради?

Помимо этих сомнений у меня возникла еще одна проблема. Со смертью Роланда Марча из ежегодников исчезла и его вдова, Изабелла. В мире ежегодников существовали особые правила. В реальном мире семьи разрастались и роднились между собой посредством браков, чрезвычайно запутывая переплетения кровных уз. Однако титулы переходили только по старшей мужской линии, и как раз эта линия в первую очередь интересовала составителей ежегодников. Титулованные особы имели младших братьев, племянников или кузенов, чья родственная близость к главе семейства позволяла им попасть в освещаемый ежегодниками круг избранных – в качестве лиц, которые могли бы стать лордами или баронетами. Причем (хоть об этом и не говорилось открыто) не просто могли бы, но и реально могли, для чего достаточно было лишь нескольких безвременных смертей в семье. Но с дальнейшим разветвлением фамильного древа потомки этих кузенов и братьев все более отдалялись от ствола и неминуемо выпадали из поля зрения ежегодников, чтобы кануть в безвестность, ибо никакая комбинация из кораблекрушений, эпидемий и стихийных бедствий уже не могла превратить в сливки общества эту седьмую воду на киселе. Ежегодники устанавливали свои ограничения, и как раз под такое ограничение попала Изабелла. Она была женщиной; у нее не было мужского потомства; ее супруг (не лорд) был мертв; ее отец (также не лорд) был мертв. По причине всего вышеизложенного ежегодник выбросил ее и двух ее дочерей из своих благородных списков в бескрайний океан простонародья, чьи рождения, браки и смерти – равно как их любовные связи, ночные кошмары и гастрономические предпочтения – не стоили того, чтобы фиксировать эти данные для потомства.

Однако Чарли был мужчиной, и ежегодник мог снизойти до его последующих упоминаний, хотя тень незначительности уже нависала и над ним. Информация о нем была предельно краткой. Его звали Чарльз Анджелфилд. Он родился тогда-то. Он Жил в Анджелфилде. Он не был женат. Он не был мертв. С точки зрения ежегодников, этих сведений было вполне достаточно.

Я брала один выпуск за другим и натыкалась на тот же скромный набор пометок. Открывая очередной том, я думала:

«На сей раз они его выбросят». Но каждый год он был на месте: все еще Чарльз Анджелфилд, все еще живет в Анджелфилде, все еще не женат. Я вспомнила рассказы мисс Винтер о Чарли и его сестре и закусила губу, воображая, что может означать это затянувшееся безбрачие.

И вот, когда возраст Чарли приближался к пятидесяти годам, я наткнулась на нечто новое. Имя, дата рождения, место жительства – все как прежде, но в конце странная аббревиатура, которой я ранее не замечала: «ОПУ».

Я заглянула в список сокращений.