Я из Одессы! Здрасьте! - Сичкин Борис Михайлович. Страница 36

— Вы знаете, у меня болезнь протекает не так, как у всех людей. Если у меня выступает лихорадка, так только на жопе.

Вилли тут как тут и подтверждает:

— Да, у Лены лихорадка только на жопе… Дальше Лена прищуривает свои глаза, смотрит на тебя в упор и медленно покачивает головой, что, наверное, должно означать: «Понял, какая я необычная?» Удержаться от смеха удаётся с большим трудом. Лена Мордвинова всегда заводила разговоры о прошлом. Она часто повторяла с большим достоинством:

— Вы даже не представляете себе, какая я была блядь! Вилли не даст соврать. Вилли (влюблённо):

— Да, она была большая блядь! Лена:

— Я была блядью высшего класса. Вилли (с гордостью):

— Да, она была блядью высшего класса. Лена:

— Я не всем давала. Вилли:

— Не всем, далеко не всем… Лена:

— Я была куртизанкой. Я часто водила мужиков за нос, но если уже отдавалась, то так, что они помнили на всю жизнь.

Вилли:

— Да, мужики помнили всю свою жизнь. Лена:

— Разве сейчас есть куртизанки? Одни потаскухи! А я, действительно, была настоящей блядью. Вилли:

— Блядь высшего класса!!! Мы с писателем Драгунским, идя домой после встречи с ними, от души хохотали.

Когда Виллин папа приезжал в Москву на какой-нибудь партийный съезд или что-нибудь другое, он жил на своей даче (вся иностранная партийная элита имела свои дачи рядом со всеми советскими вождями, включая Сталина). Поначалу по своей наивности Вилли не мог понять, почему он не может встретиться со своим папой Джоном Кембеллом. И вот однажды он из газет узнал, что его папа в Москве заседает в Колонном зале. Он бросился в сторону этого здания, чтобы повидаться с отцом, но пять кордонов милиции и человек триста в штатском преградили путь Вилли к отцу.

Вилли выбрал место у служебного входа, и как только вышли молотов, Каганович, папа, секретарь коммунистов Англии, и Сталин, Вилли с криком: «Папа!» — рванулся сквозь строй и мгновенно был сбит с ног кулаком одного из штатских. А когда он приземлился, четверо сапог наступили ему на руки и на ноги. Он потерял сознание и лежал на мокром асфальте распятый, как Иисус Христос.

Секретарь коммунистов Англии, который нянчил Вилли, обернулся на Виллин крик и обратился к его отцу:

— Джон, по-моему, это Вилли.

Вся шеренга остановилась. Джон Кембелл сказал, что это лежит его сын. За всей шеренгой с огромным заплывшим глазом, который менял цвета, в бессознательном состоянии понесли сына, который хотел полюбить Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, каждого как родного отца.

Со временем наивность прошла, пришла трезвость, отца он обманывал, рассказывая, как ему хорошо в Советском Союзе, и что он все делает, чтобы приблизить светлое будущее, то есть коммунизм.

Больше Вилли Карлин не пытался увидеть своего отца в Колонном зале, у него на даче и в других местах.

Как-то папа должен был проехать на машине мимо Манежной площади. Вилли стоял в толпе, и когда появился кортеж машин, а Вилли полез в карман за сигаретой, «топтун» решил, что он полез за оружием, и нанёс Вилли удар между глаз, чем вывел его из строя на месяц. Он не только ничего не видел, а ещё и ничего не слышал.

В дальнейшем Вилли по приезде отца в Москву в большинстве своём отсиживался дома или, находясь на улице, поднимал руки вверх и не шевелился.

АРКАДИЙ ТОЛБУЗИН

Мой друг Аркадий Толбузин зашёл ко мне со своей женой и говорит:

— Как будем себя веселить?

— На все согласен, — ответил я.

— Тогда давайте рванём в Киев. У меня там Вася Фесенко, мой фронтовой друг. Он и жена будут счастливы нашему приезду.

И через пять минут мы с жёнами были уже в машине и катили из Москвы в Киев.

По дороге Аркадий долго хвалил Васю. Он, по его словам, был настоящим другом, великолепным музыкантом, гостеприимным, и жена — прекрасная актриса — была под стать Васе. Оба работают в театре. Живут много лет душа в душу.

Подъезжая к Киеву, я сделал предложение: жить в гостинице, а не у Васи. И встречаться с ними. Я не люблю быть в гостях, понимая, что людям это хлопотно.

Все со мной согласились и пошли по гостиницам искать номера. Но не тут-то было. Потеряв бессмысленно время, мы вынуждены были пойти к друзьям Аркадия.

Они, действительно, очень обрадовались. Жена предложила поужинать у них, но я дипломатично уговорил всех пойти в ресторан. Вася в свои пятьдесят очень хорошо выглядел. Анжела, которой, вероятно, было не меньше лет, чем Васе, смотрелась не хуже. Правда, ей не очень шли усы. Из-за них она выглядела намного мужественнее. Этакий витязь в тигровой шкуре.

В ресторане было весело. Потом дома мы пили кофе, рассказывали анекдоты, смеялись и поздно легли спать. День прошёл замечательно.

Утром пришли соседки посмотреть на нас, артистов. А потом женщины завели разговор о женских модах, и так увлеклись, что забыли про нас. Не обращая на нас никакого внимания, говорили о нижних юбках, задирали друг другу платья. Мы, как три рыцаря, поняли, что им сейчас никто не нужен, и начали играть в преферанс.

Вдруг, оборвав на полуслове женский разговор, Анжела грубым диктаторским голосом закричала во весь голос:

— Прекратите играть в карты! Аркадий робко спросил:

— Почему?

— Я не могу видеть Васю за игрой в карты. Когда он играет, у него блестят глаза, он находится в возбуждённом состоянии.

— Ну и что? Кому это мешает? — спросил Вася.

— Мне это мешает, — продолжала распаляться Анжела. — Ты же возбуждаешься только во время игры в карты. Я ни разу не видела твоих возбуждённых глаз, когда ты бываешь со мной. Я женщина (слово «женщина» было произнесено так громко, что все мужчины немного вздрогнули, а я посмотрел, нет ли поблизости кинжала) и хочу видеть у своего мужа страстные глаза, когда он бывает со мной близок. Нормальный мужчина, когда он смотрит на свою жену и желает её, должен дымиться!

Мы от неловкости опустили головы.

Пауза длилась долго. Мы с Аркадием молчали.

Заговорил Вася:

— Ты невоспитанная женщина. Ты всегда меня позоришь. Зачем ты на вечере Восьмого марта читала свой, так называемый, фельетон, где строила свой юмор на том, что я, мол, импотент. Ты же знаешь, что это не правда! Это наглая ложь. Зачем ты меня выставляешь на посмешище перед всем Киевом? Я не только всегда хочу, но и всегда могу. Я мог бы быть с тобой ежедневно. Позавчера почему ты мне отказала?

— Когда ты лезешь на меня? Когда я после стирки…

— Допустим. А что тебе мешало вчера?

— Вася, вчера я мыла полы. Вася в полном недоумении:

— Товарищи, откуда я должен знать, когда на неё лезть? Анжела:

— Был бы внимательным мужем, знал бы.

— Хорошо, я согласен, я невнимательный. Но это не основание, чтобы распускать слухи по всему Киеву, что я импотент.

Чем Вася больше говорил, тем больше он заводился.

— Когда мы хоронили Люсю Трофимову, у меня на похоронах встал. Такое бывает редко даже у молодых.

— Чем ты хвалишься, выродок? — не унималась дражайшая половина. — Это же патология, если у тебя покойницы вызывают эмоции.

— Что ты передёргиваешь? Я не это имел ввиду.

— Ты же сексуально озабоченный человек, ты можешь возбудиться, увидев дамского портного. Мы втроём вышли на улицу покурить. Аркадий полушутя заметил, что весь этот сыр-бор не стоит выеденного яйца, и посоветовал Васе прекратить препирательства. Мы молча вернулись в комнату.

Наступила затяжная пауза. Настроение было не из лучших. Минут через десять, когда все решили попить чайку, и скандал вроде бы отошёл на второй план, Вася вдруг неожиданно брякнул:

— Анжела, правильно сказали Аркадий и Борис, что ты говно. Мы оба обалдели. Во-первых, мы этого не говорили, а во-вторых, зачем ему потребовалось реанимировать инцидент? Через большую паузу Анжела обратилась к нам:

— Уважаемые Аркадий и Борис. Я очень перед вами звиняюсь, я действительно проявила бестактность, мне стыдно перед вами, очень прошу меня простить.