Я из Одессы! Здрасьте! - Сичкин Борис Михайлович. Страница 38

Гале всегда хотелось быть деловой женщиной, разбираться в политике, в медицине, а я ненавижу деловых женщин. Женщина создана для любви.

Галя всем интересуется, но не очень разбирается. Скажи, что у тебя в машине полетела трансмиссия, как она тут же:

— Сам виноват, что полетела. Надо было взять получше.

— Что получше? Это машина Крайслера.

— А почему надо доверять Крайслеру, он заинтересован обмануть.

Кто-то звонит, я с ним говорю, а когда вешаю трубку, Галя спрашивает:

— С кем ты говорил?

— С Левой.

— С каким Левой?

— Ты его не знаешь. Это автомеханик.

— Почему ты его знаешь, а я не знаю? Ты просто невнимательный. И так всегда.

— Кто звонил? — спрашивает Галя.

— Перепутали номер.

— Кто перепутал номер?

— Какой-то мужчина.

— Что ему было нужно?

— Не знаю.

— Почему ты не знаешь?

— Он перепутал номер.

— Почему ты не знаешь, что ему было нужно?

— Да пошёл он…!

— Боже, какой ты нетерпеливый. Тебе надо принимать элениум, две штуки на ночь. Ещё хорошо попить валерьяночки, ты очень издёрган, тебя каждый пустяк раздражает.

Мне трудно объяснить Гале, что у меня золотой характер, что я — чудо выносливости.

Помню, как-то Галя и её мама решили в разгар лета поехать на Украину. Летом достать билет на поезд накануне отъезда — проблема, я подключил всех театральных администраторов, дал взятку, пил водку, всех веселил и, наконец, у меня два билета на поезд в южном направлении.

Эти два билета у меня лежали, как большие бриллианты. Я пришёл домой возбуждённый и счастливый и сказал, что у меня, наконец, два билета. Галя никак не отреагировала, только махнула головой.

Тёща и Галя начали собираться на Украину. Я бегал по московским подвалам, доставал лимоны, сухую колбасу, сушки, тушёнку в банках. Эти продукты исчезли на Украине даже с фотографий. Наконец, еле поднимаю эти тяжёлые авоськи, хватаю такси и мчусь на вокзал. Стою у вагона. До отхода поезда остаётся пятнадцать минут — моих дам нет. Прошло ещё пять минут — их нет. Наконец поезд ушёл — их все нет. Прошло минут десять, пятнадцать, двадцать — их по-прежнему нет. Смотрю на авоськи с тушёнкой и лимонами, навьючиваю груз на плечи, нахожу такси и еду домой. Дома их тоже нет. Наконец звонок в дверь. Открываю. Входят Галя и мама, на ходу говорят о каком-то хоре. На меня никакого внимания. Когда Галя на моём лице прочла свою смерть, она отвлеклась от хора и сказала:

— Не волнуйся, Бобчик. Мы с мамой сели в трамвай на тридцать седьмой номер, он шёл очень долго. Когда мы подъехали к вокзалу; то поняли, что опоздали, и решили этим же трамваем вернуться домой. Не волнуйся, билеты купишь на другое число.

Первой мыслью было выбросить её с балкона: мы жили на седьмом этаже, и лететь ей пришлось бы недолго.

Задушить — эта мысль не покидает меня по сей день.

Чтобы уйти от этих мыслей, я быстро покинул дом и помчался по Петровке вниз. Вижу, в универмаге стоит огромная очередь. Я, не задумываясь, встал в неё. Мне было важно находиться в шуме, в толпе. Люди ссорились, оскорбляли друг друга, наступали мне на ноги — именно то, что мне было нужно. Я стоял в очереди часа три, а когда подошёл к прилавку, выяснилось, что продаются бельгийские шерстяные платки. Я купил два платка, водки, закуски. Пришёл домой, подарил им по платку, выпил и подумал: «Что она, марсианка, может сделать? Она такая, она не может быть другой, не нравится — уходи. Если она соткана из противоречий, то кто в этом виноват?»

Сила Галины в том, что против неё нет оружия. Никакого. Её нельзя заставить страдать. Она не ревнива, поэтому флирт с кошерной бабой ничего не даст. Лишить её наследства? Во-первых, нет ничего, во-вторых, она плевала на богатство. Одним словом, она — марсианка.

— Чего же ты, Бобчик, — спрашиваю я себя, — будучи землянином, решил связаться с марсианкой?

Из чувства противоречия. Скажи, что водка и табак полезны для здоровья, и мужчины тут же бросят пить и курить.

Артистка эстрады Мария Владимировна Миронова, мать актёра Андрея Миронова, мне рассказывала, как она отучила себя есть дорогие продукты: чёрную икру, красную икру, лососину, ананасы и другие.

Я с мужем на эстраде зарабатываю немало, но тем не менее мы не можем себе часто позволять есть такие продукты. Отказывать себе в этом — мучительно, — говорила Мария Владимировна. — Так знаете, что я сделала? — продолжала она. — Я отравилась ими. Взяла чёрную икру и ела её, пока не начало тошнить. Мне было плохо, меня тошнило. С тех пор я не только не могу есть чёрную икру, но даже слышать о ней. И вот так я сделала со всеми дорогими продуктами.

Этот рассказ мне потом пригодился. Все люди любят цветы. Женщины любят цветы больше, чем мужчины. Есть категория женщин, которые просто не могут без цветов. У меня была приятельница Таня Грузинова — очень красивая, утончённая и сильно болезненная. Когда я приносил ей цветы, она преображалась. Таня светилась, как икона. Если бы ей, голодной, принесли на выбор бифштекс или цветы, Таня, вероятно, предпочла бы цветы. Но таких, как она, на земле два-три процента. Остальные выхватили бы бифштекс.

Моя жена относится не к тем двум-трём процентам, она прочно находится в большинстве.

Многие женщины любят играть в утончённых, влюблённых во все красивое, и говорят всё время о цветах. Мол, сейчас мужчины не джентльмены, не гусары, не джигиты и редко дарят женщинам цветы. В эту игру включилась и моя жена Галя. Она могла при всех сказать, что я ей редко покупаю цветы. И, конечно, двадцатый век — это не девятнадцатый век, вывелись рыцари. Как объяснить ей, что джигиты продают цветы по таким ценам, что невозможно без денег стать рыцарем.

Мне эти разговоры надоели, и я решил с ними раз и навсегда покончить. К случаю вспомнил рассказ Марии Владимировны Мироновой.

Я получил зарплату и принёс домой пять красивых красных роз, символизирующих любовь. Галя была в восторге, всем рассказывала об этих розах.

На следующий день я принёс пять белых роз. Не знаю, что они символизировали, но тоже обошлись в двадцать пять рублей.

Тёща и Галя искали посуду, чтобы их поставить, обрезали концы на цветах, наливали воду и делали это уже без вдохновения.

На следующий день я купил гладиолусы. Галя меня уже за них не благодарила, тёща была мрачна и тихо мне шепнула:

— Борис, хватит цветов, с ними большая возня. Гладиолусы уже лежали просто на кухонном столе и с ними обращались, как с веником. Я не унимался. Я купил семь роз: четыре красные и три белые — это символизировало, что от получки у меня осталось только пятнадцать рублей. Галя мне сказала:

— Борис, пойди на базар и купи курицу и мясо.

— Это исключено, ответил я, — все деньги истрачены на цветы. У меня осталось пятнадцать рублей, и я бегу покупать тебе хризантемы.

— Ты что, сошёл с ума? Кому нужны эти цветы? Ты нас оставил голодными.

— Зато это так красиво, — возвышенно и фальшиво возразил я.

— Будь проклята эта красота, — сказала Марья Ивановна.

— Марья Ивановна, — сказал я тёще лирично, — женщина, такая, как ваша дочь, может прожить без мяса, без курицы, но без цветов — извольте!

— Хватит паясничать, — сказала Галя, — шутки у тебя дурацкие. Купи курицу на эти пятнадцать рублей.

— А как же с хризантемами? — спросил я.

— Если я ещё раз услышу про цветы, я перестану с тобой разговаривать. Что бы люди не говорили об утончённости, благородстве, красоте, эстетике, а есть хочется.

Мой рассказ о семье был бы, естественно, неполным, если бы я умолчал о сыне Емельяне.

3 августа 1954 года я отвёз жену в роддом. Я не уходил оттуда, бродил под окнами палаты, слышал Галины стоны, надоедал врачам дурацкими вопросами. Это продолжалось сутки, пока 14 августа в 8 часов утра не родился мой Емелюшка. Врач, очень красивая женщина, в знак моего мужества закутала Емельяна в одеяло и показала мне его в окно. Галя лежала на третьем этаже. Емельян высовывал часто язычок, смотрел в будущее, но меня не узнавал.