Сценарий счастья - Сигал Эрик. Страница 14

— Но самые худшие мои воспоминания связаны с выходными, когда мы с папой отправлялись в Ла Локанду, небольшой ресторанчик в тосканской глубинке. Это место было предназначено для отдыха представителей миланского и туринского высшего света. Представляешь, все такие сдержанные и сухие…

— Ну тогда это действительно было заведение для очень узкого круга! — пошутил я.

Она рассмеялась:

— Ты прав, Мэтью, в этом и состоял его колорит. Несмотря на свое простецкое название, этот «Постоялый двор» был весьма элегантен. По вечерам ужин подавали в саду, напоенном ароматом жасмина. И мне, совсем еще девчонке, все мужчины казались такими красавцами. Все загорелые, в белых костюмах… А мой папа — самый красивый. Женщины были в модных, очень элегантных платьях, а для желающих потанцевать играло трио.

— Фортепиано, ударные и скрипка, угадал?

— Да, мой милый музыкант, — улыбнулась она.

— Пальцем в небо… Я просто подумал, что для романтичности скрипка была бы очень кстати.

— Точно, — кивнула она. — Только не для пятнадцатилетней девчонки с папашей.

«Не стал бы утверждать это с такой уверенностью», — подумал я.

— Каждое лето я тешила себя надеждой, что теперь-то уж мы найдем папе жену.

Я представил себе, как юная Сильвия танцует с отцом, высматривая ему подходящую спутницу среди богатых вдовушек, и мне это показалось очень трогательным.

— Однажды прямо за соседним с нашим столиком оказались две дамы. Та, что помоложе, была темноволосая, яркая. Возраст — как раз то, что нужно. Они сидели от нас совсем близко, так что я разглядела, что кольца у нее на пальце нет. На протяжении всего ужина они поглядывали на нас и перешептывались. Перед тем как принесли кофе, пожилая дама встала, поцеловала молодую и исчезла.

— Ну-ка, ну-ка, это уже интересно! И кто же сделал следующий шаг?

— Естественно, я. Я сослалась на головную боль, извинилась перед папой, а его заставила остаться и закончить ужин.

В дверях я обернулась и увидела, как отец достает портсигар. Судя по всему, уходить он не торопился. Вот он, момент, которого я так долго ждала! Я не могла ни спать, ни даже читать. Не меньше часа я провисела на подоконнике, изо всех сил вытягивая шею, чтобы разглядеть, не танцуют ли они. Наутро я проснулась и стала представлять себе, как эта дама придет с нами завтракать на террасу. Ее не было, но папа пребывал в таком прекрасном настроении, что я была уверена, что они договорились встретиться на обеде. Так долго ждать я была не в силах и напрямик спросила его, что он думает о той красивой брюнетке, что вчера сидела с нами рядом.

Сильвия сделала паузу и сокрушенно помотала головой.

— Молчи, я угадаю, — остановил ее я. — Он предпочитает блондинок.

— Нет! Он ее вообще не заметил! Я, кажется, заболталась? — извиняющимся тоном спросила Сильвия.

Был почти час ночи. Мы стояли в пустом вестибюле «Святого клоповника» (еще одно прозвище, изобретенное мною для дыры, в которой мы жили).

— Вовсе нет, — вполне искренне возразил я. — Как еще можно узнать другого человека, если не в разговоре?

— Но узнать еще не означает симпатизировать… — осмелилась она.

— Сильвия, в нашем случае это полные синонимы.

Мы поцеловали друг друга в щечку на сон грядущий, и она на лифте поехала к себе. Я, как неисправимый американец, получил положенную порцию физической нагрузки, пешком поднявшись на свой десятый этаж (во всяком случае, мне в тот момент показалось, что этажей не меньше десяти). Шагая по лестнице, я думал, что в ее последней безобидной на первый взгляд реплике кроется тайный смысл. Нико еще не завоевал ее сердце окончательно. И у меня есть шанс.

На следующий вечер в «Кафе де Флор», завершив последнюю тему нашей подготовки — то есть досконально прочитав все, что касается появления, развития и лечения шистосоматоза (распространенного инфекционного заболевания крови, возникающего вследствие контакта с водой из зараженного источника), мы заказали кувшин сухого белого вина и по уже привычному ритуалу перелистали друг другу свои семейные альбомы.

Мы главным образом говорили о том, что нас привело в медицину.

— Если честно, — сказала Сильвия, — сколько помню, я всегда хотела быть врачом. Это, наверное, началось еще с Джорджо.

— А кто это?

Она перегнулась через столик, как делала всегда, когда делилась со мной чем-то сокровенным. Сегодня на ней был пуловер с глубоким вырезом, и я невольно пялился на ее красивую грудь. Она тем временем поведала мне о Джорджо Ридзутто.

— Он был моим первым мальчиком, если так можно сказать. Моя первая симпатия. Худющий, с большими черными глазами, довольно тщедушный. На переменке, пока другие ребята носились и валяли дурака, он устраивался где-нибудь в сторонке совершенно один. Тогда я подходила и садилась рядом.

Как я ни звала, он ни разу не захотел прийти ко мне домой поиграть. Как выяснилось, каждый вечер ему надо было идти в больницу на диализ.

Она вздохнула.

— Черт! Сколько лет прошло, а мне все еще тяжело об этом говорить. Уже тогда было видно, что он, как говорят, не жилец. Мой отец предложил оплатить ему операцию по пересадке почки. В Америке. Я была так горда! Я думала: у моего папы всегда все получается.

Она помолчала, потом сказала:

— Джорджо прооперировали в одной бостонской клинике. После операции он так и не очнулся.

Сильвия низко опустила голову.

— С тех пор отца преследует чувство вины. Что уж говорить о миссис Ридзутто! Если бы мы не влезли со своей помощью, ее сын прожил бы еще, может, полгода, а может, и год. А вышло, что медицина лишь ускорила его конец.

— И ты решила стать врачом?

— Тогда еще неосознанно. Но, наверное, именно с тех пор это желание подспудно поселилось во мне. Отец моей подруги Сары, профессор медицины в Кембридже, был в то время главным врачом хосписа для безнадежных больных. Однажды он позволил нам сопровождать его на утреннем обходе.

Джон Конрад был великолепен. Свой разговор с каждым больным он обставлял так, как если бы тот был самой важной персоной на земле. Он выслушивал их ответы и каким-то образом умудрялся найти нужные слова, чтобы их, страдающих и обреченных, приободрить.

Там лежал восьмилетний мальчик. Он был очень слаб, но еще мог смеяться над шутками доктора. И я вдруг остро пожалела, что у Джордже не было возможности провести последние дни в таком заведении. В тот день, на обратном пути в школу, я и приняла решение.

— Представляю, как среагировал твой отец!

— Ничего ты не представляешь. Он сначала удивился, но как будто согласился с моим выбором. И только спустя какое-то время стал с ним бороться. Естественно, его первым аргументом был комплекс вины. Он говорил, что мое желание идти в медицину связано с ранней утратой матери.

— Известный прием!

— Когда это не сработало, он принялся рассказывать, как тяжело учиться в медицинском, да какая потом трудная практическая подготовка…

— Ну-ка, ну-ка, доктор, поведай! — улыбнулся я. — Он тебе не говорил о дежурствах по трое суток кряду?

В мельчайших подробностях. Я отвечала, что другие же выдерживают, значит, смогу и я. Затем последовала попытка своеобразного подкупа. Отец предложил создать что-то наподобие Фонда Форда и выдавать гранты на научные медицинские исследования. Признаюсь, искушение было велико. Но в конце концов, после целого лета бесплодных уговоров отец сдался. А когда я уезжала, он поцеловал меня и сказал, что больше всего мечтает о том, чтобы я занималась тем, что будет доставлять мне удовольствие.

— Но ведь это все имеет значение ровно до того момента, как ты станешь женой Нико? — опять поддразнил я.

— Господи! — воскликнула она с деланым негодованием. — Ты еще хуже, чем мой отец! С чего ты взял, что я в него влюблена? Разве хоть слово об этом прозвучало?

— В любом случае это было бы грандиозное слияние капитала. — Я уклонился от прямого ответа. — Ваши отцы были бы в восторге.

— С этим не поспоришь, — согласилась она.