Сценарий счастья - Сигал Эрик. Страница 16

Где-то в середине арии она схватила меня за руку и с жаром произнесла:

— Мэтью, che faro senza te? Как мне жить без тебя?

Я наклонился и поцеловал ее. Долго. Медленно. Страстно.

Внезапно самолет взревел, оторвался от земли и взмыл в ночное небо.

Я наивно полагал, что полет даст нам хоть небольшую передышку от зловещих поучений со стороны нашего предводителя. Но я недооценил его чувство ответственности.

Как только начали разносить еду, в динамиках зазвучал знакомый голос:

— Говорит доктор Пелетье. Хотел бы напомнить всем пассажирам — а особенно членам моей группы — о необходимости принять профилактические таблетки от малярии. Спасибо. Приятного аппетита.

В Асмэру мы прибыли в час ночи. От возбуждения сна у нас не было ни в одном глазу.

Живо вспоминаю свои первые впечатления от Черной Африки. Именно такая она и была — черная. Едва самолет сел, как немедленно погасили сигнальные огни на посадочной полосе, и весь аэропорт превратился в большую черную дыру с отдельными светлыми пятнами в виде белков глаз и зубов. Зрелище, надо сказать, было жутковатое.

Таможня в аэропорту была чисто символической, и мы очень быстро загрузились в душный микроавтобус. Следом три допотопных грузовика везли наш скарб и оборудование. Обоз почти два часа трясся по ухабам, и Сильвия уснула у меня на плече.

Наконец мы добрались до Ади-Шумы. Нашему взору предстали дряхлые хибары под жестяными крышами, которые на обозримое время должны были стать нашим домом.

Пока африканцы разгружали багаж, Франсуа отозвал меня в сторонку.

— Мэтью, я распределяю, кому с кем жить, и хотел тебя спросить, где ты намерен проводить ночи. Вопрос чисто практический.

Я честно ответил:

— Знаешь, Франсуа, я сейчас не могу тебе сказать. Ты можешь пока пристроить меня где-нибудь? Временно.

Он пожал плечами и отошел, бормоча себе под нос что-то вроде: «Американцы… Пуритане чертовы!»

Вот как получилось, что первую ночь я провел в компании Жиля Нагле, коренастого серьезного француза в очках в металлической оправе.

Мы распаковали вещи при свете свечи, поскольку имевшийся в поселке примитивный бензиновый движок обслуживал только операционную и другие лечебные помещения.

Свой громоздкий сверток я пока не распаковывал, но Жиль его приметил и забеспокоился.

— Это что? — спросил он с нескрываемой тревогой.

— Пианино, — ответил я.

— Нет, правда. Серьезно!

— Я серьезно говорю. Это клавиатура. Без инструмента.

— То есть шума от нее не будет?

— Шума? Не волнуйся, Жиль. Она издает музыку, которая звучит только у меня в голове.

— Все равно должен тебя предупредить, — грозно молвил он, доставая штук пять или шесть биноклей, — я очень аккуратен. И надеюсь, что ты тоже будешь поддерживать здесь порядок.

— Не бойся. Тебе не придется меня воспитывать. Я не грязнуля.

Я невольно смотрел на его коллекцию оптических приборов, и он счел необходимым объяснить:

— Если тебя это интересует — у меня есть хобби. Орнитология. — Он произнес это с оттенком гордости.

— А, я так и подумал, — сказал я и полез в кровать в надежде хоть немного поспать.

— Если мне повезет, я увижу северного лысого ибиса. Их осталась всего одна колония в мире.

— Ну, прекрасно. Спокойной ночи.

Не знаю, сколько я на самом деле спал, но помню, что на рассвете я был на ногах. В комнате уже было не продохнуть, и с каждой минутой делалось все тяжелее.

Я подошел к окну, чтобы впервые взглянуть на Эритрею при свете дня, и был поражен.

— Бог ты мой! — ахнул я вслух.

Мой сосед резко пробудился, нащупал очки, вылез из кровати и спросил:

— Что такое? Что случилось?

— Ничего не случилось, — сказал я. — Кажется, вечером здесь собираются давать большой рок-концерт.

— Ты в своем уме?

— Видишь ли, — продолжал я его разыгрывать, — там собралась целая толпа фанатов. Не могу себе представить, чего еще они могут ждать. Их так много! И Марта, кажется, уже раздает программки.

Жиль в изумлении уставился на нескончаемую очередь, выстроившуюся от дверей полевого госпиталя до горизонта. Толпа изнуренных, пропыленных, страждущих людей.

— Господи Иисусе! — ахнул он. — Они что, не знают, что мы открываемся в семь?

— Понимаешь, Жиль, у них не у всех «Ролексы» при себе. В общем, нам предстоит денек!

— А ты прав, Хиллер. Марта, похоже, уже начала формировать из них очередь. По степени срочности.

Он был немного нудноват, но, судя по всему, делу предан.

Все время, пока мы торопливо одевались и брились (с холодной водой), Жиль без умолку говорил о птицах. О том, что за время нашей «экспедиции» он рассчитывает увидеть представителей таких редких видов, как венценосный журавль и — я не шучу! — коричневая олуша. Он продолжал трещать и по дороге в «столовую» — большое (по сравнению с нашей хибарой), наспех возведенное дощатое сооружение, похожее на амбар.

Большинство наших уже сидели за длинным прогнувшимся столом, в том числе и Сильвия. Она жестом показала, что заняла мне место.

По дальней стене располагалась неказистая кухня — дровяная печь и груда щербатых кастрюль. Нас заверили, что местные повара знакомы с основами гигиены и дважды подвергают все кипячению, прежде чем подать на стол. Говорили ли им о чем-то, кроме этого, оставалось загадкой.

Меню нашего завтрака было, можно сказать, составлено на компьютере: немного папайи, бананы и козий сыр, который полагалось съесть с инджерой — плотным, как резина, хлебом, испеченным из местного злака под названием тьефф. Так называемый кофейник наводил на мысль о том, что прежде он служил емкостью для растительного масла (так и оказалось).

Я сел рядом с Сильвией.

— Как самочувствие? — поинтересовался я.

— Боюсь до смерти. А ты?

Я бы определил свое состояние как нетерпение. Скорей бы уж приступить к делу! Мы ведь для этого приехали, а?

Она кивнула.

Заглатывая еду, я оглядел своих товарищей и понял, что и другим так же не терпится поскорее начать работу.

Одна Сильвия выглядела подавленной.

— Что-то случилось? — спросил я.

Она покачала головой.

— Не помню ни одного симптома шистосо-матоза.

— Перестань! — Я обнял ее за плечи. — Они же у тебя как от зубов отскакивали! Паникуешь на пустом месте. И не забывай, эти болезни ни с чем не спутаешь, они сами о себе кричат. Можешь мне поверить: узнаешь с одного взгляда.

Она выдавила из себя улыбку и тут вспомнила, что не представила меня сидящему напротив юноше из народности тигринья, с которым перед этим разговаривала.

— Кстати, Мэтью, познакомься, это Йоханнес. Мне повезло. Он будет работать со мной медбратом, и он здесь лучше всех говорит по-английски.

От похвалы молодой человек расплылся.

— Доктор ошибается, — возразил он. — У меня с языком не больно хорошо.

Из его произношения и построения фраз я заключил, что он скромничает не без оснований, и мысленно понадеялся, что он хотя бы сможет правильно переводить вопросы врача пациентам — а главное, их ответы.

— Эй! — вдруг встрепенулся я. — А где же наш замечательный босс? Неужто дрыхнет еще?

— Издеваешься? — возмутилась Дениз. — Франсуа с Морисом с самого приезда не выходят из операционной. Когда мы прибыли, тут уже ждали несколько партизан с тяжелыми ранениями, и они решили не откладывать до утра, чтобы не рисковать.

— Молодцы, — похвалил я и встал. Обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, я объявил: — Давайте последуем их вдохновляющему примеру и двинемся в бой. — Эта не слишком удачная фраза выдавала мое волнение.

Все направились к выходу, а Марта прокричала:

— Не забудьте, обеда как такового не будет. Еда вся здесь, так что приходите и питайтесь, когда проголодаетесь. Ужин в половине восьмого, а в девять у нас собрание. Могу вас заверить, у вас сегодня полноценный рабочий день.

— Верю, — буркнул я, обращаясь к Сильвии, и вышел на слепящее солнце. Мы зашагали к «Консультационному центру» (точнее сказать — сараю), куда они были приписаны вдвоем с Дениз.