Царь Гильгамеш - Сильверберг Роберт. Страница 32

Кого же пошлет Инанна? Кого еще, как не своего супруга Думузи! Он восседает на своем великолепном троне под яблоней в Уруке, разодетый в сияющие одежды, и его вовсе не трогают страдания Инанны. Да, Думузи — это то, что надо. Где же любовь Инанны? Нет любви! Ее жизнь — или Думузи. И она не колеблется. Думузи не выказал никакого горя по поводу ее исчезновения. Может быть, он чувствует себя прекрасно оттого, что его беспокойная половина исчезла? Поэтому он обречен. Она смотрит на него очами смерти и кричит семи демонам: «Хватайте его! Тащите его!». Демоны хватают его, ломают флейту, на которой он играл, рубят его топорами, так что кровь льется рекой. Он старается убежать от них, взывает к богам о помощи, и боги помогают ему, но Инанна неумолима. В конце концов его хватают, убивают и тащат в ад. Это то самое время, когда на земле наступает великая смерть лета. Летом он должен умереть, он возвратится осенью, когда начнутся дожди, вместе с наступлением нового года, отметить свой Священный брак с Инанной и породить все живое заново. Где же в этом сказании милость Инанны? Инанна — это та сила, которой лучше не перечить и которую лучше не поминать всуе. Думузи должен умереть, он — царь и бог!

Все это я самым тщательным образом обдумал. Инанна сделала меня царем, это совершенно ясно. Она и Акка, сотрудничали. Она сделала меня царем, она может сделать иначе. Мне придется все время быть настороже, чтобы не сыграть в жизни продолжение повести об Инанне и Думузи.

На третий день моего правления Инанна призвала меня. Когда богиня повелевает, даже царь поспешает выполнить ее волю.

Мы встретились в маленькой комнатке в храме со стенами, выкрашенными в розовый цвет, где стояли несколько сидений, которые захудалый писец и то посчитал бы негодными для своего жилища. На Инанне было простое одеяние, и лицо ее не было накрашено. Два дня назад она была одновременно и жрица, и богиня, ужасная в своем могуществе и потрясающая в своей красоте. Женщина, которую я встретил в этот день, не потрудилась войти в роль богини. Красота ее всегда пребывала с нею, но ее великолепие не убивало. Хорошо, что так, я ведь мало спал в первые два дня своего царствования, а встретиться сейчас с богиней, будь она неотразима, тяжело даже для того, в ком есть частичка божества.

Я хотел узнать от нее правду о смерти Думузи. Но как я мог напрямую спросить ее об этом? «Не умер ли он от твоей руки? Не ты ли бросила яд ему в чашу, жрица?» Нет. А, может быть так: «Я слишком молод и неискушен в делах государственных. Скажи мне, может ли жрица-богиня убивать недостойного царя, когда город устал от его ничтожества?» Нет. Не отважился я и спросить о моем изгнании: «Может быть, Думузи потому стал меня бояться, что ты как бы невзначай сказала ему, что дух Лугальбанды вошел в меня?»

Ничего подобного я, разумеется, не сказал. И она промолчала об этом. Она, которая смотрела на меня с обожанием и страстью в былые годы, не удостоила меня теперь сияющим взглядом, усмешкой ликования, жарким объятием, к чему вели все ее уловки. Она вела себя так, чтобы между нами не проскользнуло ничего, что не пристало бы царю и жрице на первом церемониальном свидании: холодная формальность, строгое соблюдение ритуала. Инанна и царь сплетаться в страстных объятиях друг друга могут быть только в ночь Священного брака, а это случается только раз в году.

Инанна поздравила меня с восхождением на престол и дала мне свое благословение. Я столь же формально поклялся служить богине, как подобает царю. Мы разделили вино, выпив его из одной чаши и вкусив жареного мяса быка. Потом мы сидели и разговаривали как двое старых друзей, которые долго не виделись: о прошлом, о нашей первой встрече в храме Энмеркара, о событиях моего детства, о том, как я вырос и возмужал за эти четыре года и так далее, и тому подобное. Все это говорилось небрежно и отстранение. Она рассказывала, кто из знати умер за время моего изгнания. Это в конце концов привело ее к рассказу о смерти Думузи: она закатила глаза, вздыхала, притворяясь печальной, будто смерть царя была для нее великим горем. Я испытующе смотрел ей в лицо.

— Я ухаживала за ним, — сказала Инанна. — Я клала ему на лоб холодные компрессы. Я сама смешивала ему лекарства. Но ничто ему не помогало. Он таял на глазах.

Мне стало не по себе, по спине пробежала дрожь, когда она рассказывала, как готовила снадобья Думузи, и я подумал, какой чертовщины она только не намешала в эти порошки, чтобы ускорить его переход в иной мир. Но я не спрашивал. Мне кажется, я знаю, какие истины лежат под невысказанными вопросами. Но я не спросил.