Весенняя страсть - Домнинг Дениз. Страница 33

Николь быстро вскинула голову и посмотрела на мужа. Он не улыбался, но глаза его лукаво поблескивали. Снова колкость! Она так и думала, что с утра начнутся бесконечные насмешки из-за вчерашних событий.

– Я так не думаю, – заставила она себя ответить и, опустив глаза, сосредоточилась на своем занятии.

Нет, он не заставит ее вспоминать подробности вчерашнего дня, от которых ее снова будет мутить.

– Жаль, – пробормотал Гиллиам, вставая. – Я с удовольствием полюбовался бы твоими ногами, которые видны из-под короткой туники. Ройя, пошли.

Николь искоса наблюдала, как Гиллиам с собакой подошли к выходу, как он взялся за ошейник, потом открыл дверь. Волкодав зарычал, пытаясь броситься на вошедших, но Гиллиам крепко держал его.

Николь гордо выпрямилась в постели, удивив женщин.

– Не бойтесь, заходите.

Марджери держала горшок под мышкой, Эмот несла таз с водой, от которой шел пар. Обе осторожно обошли собаку, им даже пришлось повернуться спиной к госпоже, чтобы следить за огромным животным.

Внезапно Николь поняла, что все еще держит в руках испачканную кровью тряпку. Не хватало еще, чтобы женщины обо всем догадались. Сжав грязный комок в руке, она бросила на Гиллиама быстрый обеспокоенный взгляд. Он все сразу понял и кивнул ей, вытянув руку. Тряпичный мячик пролетел над головами женщин и исчез у него в кулаке. Затем Гиллиам улыбнулся и подмигнул ей, давая понять, что оценил точность броска.

– Я жду тебя внизу, во дворике, – сказал он и вместе с собакой стал спускаться по лестнице.

– Слава Всевышнему, – облегченно вздохнула Эмот и поставила на пол таз с кипятком. – Это животное настоящий волк, а не собака.

– Мне сказали, что это охотничья собака с хорошей родословной, она происходит от настоящего волкодава, – объяснила Николь, пытаясь успокоить свои нервы. – Я очень надеюсь, что муж не собирается держать ее здесь, я ей не нравлюсь. – Девушка смело откинула одеяло, и все увидели красное пятно.

– Миледи, – с удовольствием воскликнула Марджери, ставя горшок на пол.

Эмот тоже сумела изобразить слабое подобие улыбки.

Николь выскользнула из кровати с радостным ощущением победы.

– Марджери, мне нечего надеть, у меня даже нет обуви. Найдешь мне что-нибудь?

– Вот ваша одежда, миледи. – Крестьянка развязала узелок с вещами Николь. – Ваш господин привез ее с собой.

Николь удивленно раскрыла глаза, когда на пол упали ее туфли. Значит, Гиллиам предлагал ей надеть мужской наряд, прекрасно зная, что ее платья здесь!

– Какой ужасный нахал, – прошептала она.

Пока женщины снимали испачканную простыню с кровати и складывали, чтобы сохранить, Николь умывалась. Холод пронизывал до костей, и она торопилась. Надела длинную нижнюю рубашку, а поверх нее натянула нижнее платье. Оно было с небольшим вырезом, из хорошей шерсти бледно-зеленого цвета. Когда Марджери зашнуровала узкие рукава от локтя до запястья, показалось, что они стали второй кожей Николь.

Верхнее платье было густого зеленого цвета, из более толстой ткани, чем нижнее, широкое, с пышными рукавами, украшенное по низу шелковым шнуром. Подол спереди был чуть приподнят, а сзади переходил в длинный шлейф.

Этот наряд сшили для нее в Грейстене, следуя самой последней моде. Здесь же, в Эшби, волочащийся подол казался ужасно неудобным, а длинные рукава и вовсе опасными, так как в любой момент могли загореться от пламени очага. Но у Николь не было больше абсолютно ничего, поэтому она была благодарна и за эту одежду. Будет время, она сошьет себе другие платья.

Марджери смазала ей раны на ногах, наложила свежие повязки. Николь натянула чулки и обулась, стараясь несильно затягивать тесемки. Потом завязала пояс на талии, накинула на плечи накидку и завязала узлом, потому что булавки у нее не было, как и положенного ножа на поясе.

Николь повернулась к двери, собираясь выйти.

– Подожди, – сказала Эмот, – ты теперь замужняя женщина. Где твой головной убор? Не годится ходить с непокрытой головой.

Николь бросила на нее раздраженный взгляд.

– Может, ты одолжишь мне свой? Откуда ему у меня быть? Потом сошью.

– Но не тяни с этим, – предупредила старая женщина, открывая дверь. – Ты обрезала волосы, что уже плохо. А ходить с непокрытой головой вообще никуда не годится. Люди Бог знает что о тебе подумают.

Эмот открыла дверь и вышла.

– Ну и ладно. А про тебя думают, что ты ворчливая старая зануда, – пробормотала Николь ей вслед и повернулась к Марджери.

– Спасибо, что пришла вместе с Эмот. Ее одну невозможно вынести.

– Да, с ней бывает трудновато, миледи, – засмеялась Марджери. – Элис просила меня узнать, когда вы сможете к ней прийти.

– Как только я начну ходить как следует, – сказала Николь улыбаясь. – Я поверить не могла, когда увидела ее с таким огромным животом. Это хороший знак.

Марджери уставилась на свою хозяйку, выпучив глаза, как будто у Николь вырос второй нос.

– В каком смысле?

– Да ведь Элис теряла ребенка за ребенком. И несмотря на ужасный июнь, этого она сумела сохранить. Ее беременность – залог того, что все снова будет хорошо, как раньше.

Николь пожала плечами, удивившись своей внезапной глупой вере, что, если у Элис родится здоровый ребенок, с ее сердца спадет тяжесть от всего происшедшего несколько месяцев назад.

Марджери рассмеялась.

– Элис наверняка решит, что это безумие, придавать такое значение рождению ее ребенка, – добавила Николь.

Ласковые глаза простой женщины весело засияли.

– Миледи, как хорошо, что вы дома. Мы очень скучали и сильно беспокоились за вас. – С этими словами Марджери вышла из комнаты, гулко стуча башмаками по каменным ступенькам.

Николь смотрела ей вслед с растущей надеждой в сердце. Оказывается, она здесь нужна, без нее скучали. Если Гиллиам думает, что, построив им дома, он украл у нее преданность и верность ее людей, то он ошибается. Не важно, чего это будет ей стоить, но она вернет доверие крестьян, которое сама разрушила. Ведь когда-то они ее так любили.

Она пошла за Марджери, чтобы закрыть дверь, и остановилась на узкой площадке у порога. Перед пожаром в июне отсюда открывался вид на заднюю стену зала. Теперь перед ней было открытое небо. День обещал быть холодным, но солнечным, легкий ветерок играл длинными юбками.

Она услышала тысячу знакомых звуков: кричали дикие гуси, напевали мужчины, молотя зерно, шумела река, вращая мельничные колеса. Ноздри уловили запах дрожжей от пекущегося хлеба. Она посмотрела направо, на густой дубовый лес с изредка попадавшимися ясенями, в честь которых Эшби и получил свое название. [4] Потом перевела взгляд на юг. Прямо от стен замка начинались леса и холмы, самые ближние из которых были покрыты ровными бороздами полей.

Николь знала абсолютно точно, где ее полосы, а где крестьянские. Поля уже отдыхали, хотя сезон для этого еще не наступил. Некоторые из них были черными, значит, там земля вспахана и засеяна озимыми, а другие лежали под жнивьем высотой до щиколотки. Остатки урожая подбирали коровы и овцы.

Словно зажатая между полями и стенами замка, стояла деревенька. Свежевыбеленные, крытые соломой домики расположились на берегах реки, золотистые краски прибрежных кустов напоминали о быстро уходящей осени. Цыплята и свиньи свободно бродили по дороге и между домами. Там, где еще зеленела трава, носились дети, гоняя мяч. Все так знакомо и так хорошо, что сердце Николь наполнилось радостью. Да, она дома.

– Ты собираешься стоять здесь целый день? – Гиллиам оперся рядом о каменную стену. Ройя сидела у его ног. У него над головой, там, где когда-то была крыша зала, остались лишь деревянные перекрытия. Николь вдруг снова увидела его в тот самый день конца июня, в кольчуге, запачканной кровью, с мечом, коловшим насмерть ее людей. Все это происходило в пылавшем огнем зале.

Каким самонадеянным ребенком она была, думая, что сможет отстоять стены Эшби от этого человека! И она до сих пор надеется вернуть прежнюю безмятежную жизнь. До конца своих дней ей придется смотреть в лицо тем, кого больше всех любила и кому причинила боль из-за наивной веры в свои силы. Николь закрыла лицо руками, отказываясь признаваться себе в содеянном. Внезапно раздались приближающиеся шаги Гиллиама.