Костяной дом - Сильверберг Роберт. Страница 3

Человек никогда не открывает другому свое истинное имя, то, которое мать прошептала ему на ухо при рождении. Его не знает даже отец или жена.

Можете положить человеку между ног раскаленные камни, и он все равно не выдаст свое настоящее имя, потому что в противном случае на него сразу накинутся все до единого духи от Корнуолла до Владивостока. В мире полным-полно злых духов, которые ненавидят живых людей и готовы прыгнуть на любого, кто приоткроет им щелочку, и терзать его подобно пиявкам, клопам и любому другому злобному и отвратительному кровососущему паразиту.

Судя по ландшафту, мы живем где-то на территории западной России, возможно, в Польше: плоская, унылая и холодная травянистая степь с редкими дубами, березами и соснами. Разумеется, в ледниковую эпоху так выглядела почти вся Европа, но главное в том, что эти люди строят дома из мамонтовых костей. Это делали только в Восточной Европе, по крайней мере, так утверждают специалисты. Возможно, это древнейшие в мире настоящие дома.

Меня глубоко поразила протяженность этой доисторической эпохи, ее растянутость во времени. Для нас отправиться в Англию и полюбоваться на собор, которому тысяча лет – событие. А люди охотились в этой степи в тридцать раз дольше. Вы можете представить себе тридцать тысяч лет? Для вас Джордж Вашингтон жил невероятно давно, и скоро исполнится триста лет со дня его рождения. Сложите книги стопкой в фут высотой и скажите себе, что эта стопка соответствует времени, прошедшему со дня рождения Вашингтона в 1732 году. Теперь начинайте класть на стопку новые книги.

Когда у вас получится стопа высотой с десятиэтажный дом, это и будет тридцать тысяч лет.

Меня от вас в эту самую минуту отделяет стопка лет почти такой же высоты. Когда мне плохо, когда одиночество, страх, боль и воспоминания обо всем утраченном начинают меня одолевать, мне кажется, что эта стопа лет давит на меня и весит не меньше горы. Я сопротивляюсь, не даю ей меня раздавить. Но вес дьявольски велик, и время от времени он вдавливает меня прямо в промерзшую землю.

Цепочка плоскостопных следов ведет меня на север, в обход мусорной кучи и дальше в сторону леса. Потом я теряю след – он начинает кружить вокруг поселка, возвращается к мусорной куче, потом к бойне, потом вновь к лесу, затем выводит к реке. Я не могу уловить смысла в перемещениях. Кажется, несчастный тупица попросту бродит поблизости, роется в мусоре, отыскивая что-нибудь съедобное, потом вновь уходит, но недалеко, возвращается в надежде поживиться рыбой, украденной из сети, и так далее. Где же он спит?

Полагаю, под открытым небом. Что ж, если верно то, что я вчера узнал, то он волосат, как горилла. Наверное, холод ему нипочем.

Теперь, потеряв след, я получил возможность поразмыслить о своей миссии, и мне становится все тоскливее и тоскливее.

У меня большой каменный нож. Я вышел, чтобы убить. Профессию военного я выбрал давным-давно, но вовсе не из-за желания кого-либо убивать, и уж тем более не в драке лицом к лицу. Наверное, я воображал себя представителем цивилизации, ее защитником, но уж никак не убийцей, крадущимся по лесу с намерением вонзить острый кремневый нож в жалкого бродягу-одиночку.

Но убитым вполне могу оказаться и я. Он дикий, он голодный, испуганный, примитивный. Возможно, он не очень-то умен, но, по крайней мере, оказался достаточно умен, чтобы не умереть молодым, а сюда он явился разодобыть пропитание хитростью и силой. Это его мир, не мой. Я выслеживаю его, а он в это время, возможно, выслеживает меня, и когда мы столкнемся, он станет драться, не соблюдая никаких привычных мне правил. Хороший аргумент, чтобы немедленно вернуться.

С другой стороны, если я вернусь целым и невредимым, а Стервятник будет по-прежнему бродить вокруг, Зевс за непослушание повесит мою шкуру на стену костяного дома. Да, мы тут все закадычные приятели, но когда вождь приказывает, следует выполнять приказ, иначе будет хуже. Так было с самого начала истории, и у меня нет причин сомневаться, что здесь все по-другому.

Я просто должен убить стервятника. Выбора у меня нет.

Я не хочу, чтобы меня прикончил в лесу дикарь, равно как не хочу, чтобы меня казнили по решению племенного суда. Я хочу остаться в живых и вернуться в родную эпоху. Я все еще цепляюсь за слабый шанс и надеюсь, что радуга когда-нибудь вернется за мной, вытянет отсюда и предоставит возможность поведать о своих приключениях в те времена, которые я уже привык мысленно называть будущим. Мне хочется написать отчет.

А вам, людям будущего, я хочу сообщить новость о том, что эти обитатели ледниковой эпохи вовсе не считают себя примитивными. Они знают, и знают абсолютно точно, что они и есть венец творения. У них есть язык фактически, два языка, – есть история, музыка, поэзия, технология, искусство и архитектура. Есть религия. Есть законы. Есть образ жизни, оправдавший себя за тысячи лет, и который будет оправдан еще тысячи. Если вы думаете, что здесь только рычат и дерутся, то вы ошибаетесь. Я могу сделать этот мир реальным для вас – если сумею вернуться.

Но даже если мне это не суждено, дел у меня здесь предостаточно. Я хочу выучить их эпосы и записать тексты, чтобы вы когда-нибудь их прочитали.

Хочу научить их делать каяки и мосты, а может, и еще что-нибудь. Хочу завершить строительство костяного дома, которое мы начали на прошлой неделе. Хочу бродить по лесам с моиими приятелями Би Джи, Дэнни, Марти и Полом. Хочу Сэлли. Господи, да ведь у нее от меня могут быть и дети, и тогда я волью свои футуристические гены в генофонд ледниковой эпохи.

И я не хочу умереть сегодня в холодном и унылом доисторическом лесу, пытаясь выполнить дурацкий приказ об убийстве.

Воздух становится теплее, но все же теплым его не назовешь. Я вновь отыскиваю след, или думаю, что отыскал его, и иду на северо-восток, в лес.

За спиной слышатся смех, крики и песни – там строят новый дом, но вскоре я ухожу далеко и перестаю их слышать. Нож я теперь держу в руке, готовый ко всему. Здесь есть волки, а также испуганный получеловек, который может попытаться убить меня прежде, чем я убью его. Я начинаю гадать, какова вероятность того, что я его отыщу. А заодно и о том, сколько времени мне отведено на поиски – несколько часов, день, неделя? Чем я должен питаться?

Как не отморозить ночью задницу? Что скажет или сделает Зевс, если я вернусь с пустыми руками?

Сейчас я брожу наугад. Больше я не считаю себя Шерлоком Холмсом.

Сейчас я с удовольствием помог бы строить костяной дом. Наступает зима, а племя стало слишком большим, чтобы разместиться в четырех имеющихся домах. Би Джи руководит строительством, Марти с Полом поют, читают стихи и играют на барабане и флейте, а еще человек семь выполняют тяжелую работу.

– Складывай челюсти подбородками вниз! – кричит Би Джи, когда я пытаюсь положить челюсть в фундамент, но неправильно. – Подбородком вниз, тупица! Так-то лучше.

Пол отбивает на барабане радостную дробь, аплодируя мне за вторую, удачную попытку. Марти начинает сочинять балладу о моей тупости. Все смеются, но смех доброжелательный.

– А теперь клади туда хребет! – кричит мне Би Джи. Я вытягиваю из огромной кучи длинное бревно мамонтова позвоночника. Кости в куче старые и белые, они пролежали уже немало лет и стали плотными и тяжелыми. – Ну-ка, вставь его туда, да покрепче! Плотнее! Плотнее!

Я пыхчу и отдуваюсь под весом тяжеленной кости, даже немного пошатываюсь, но все же ухитряюсь вставить ее на нужное место и вовремя отскочить – Дэнни и двое других мужчин уже подносят гиганский череп.

Зимние дома – хитроумные и сложные конструкции, и их проектирование и возведение требует истинной гениальности. Не исключено, что Би Джи в эту эпоху – лучший архитектор из всех, каких только знал мир. Он носит с собой костяную пластинку с чертежом дома и постоянно проверяет, правильно ли помощники устанавливали кости, черепа и бивни. Строительного материала у него с избытком. После тридцати тысяч лет охоты на мамонтов тут скопилось достаточно костей, чтобы построить город размером с Лос-Анджелес.