Незаменимый вор - Бачило Александр Геннадьевич. Страница 20

– Отчего же вы так скоро переменили свое мнение? – спросил, обращаясь к Турицыну, Конрад Карлович. – Вероятно, что-то произошло этой ночью?

В глазах Григория Александровича отразился затаенный ужас.

– Нет. Ничего, – глухо сказал он. Право, все вздор...

– Что-то, связанное с лесом? – безжалостно допытывался Михельсон.

– Не говорил ли я вам, господа! – воскликнул Петр Силыч. – Там определенно водится нечистая сила. Напрасно вы мне не верили. О! Чудеса натуры неисчерпаемы!

– По правде говоря, не верю я в эти чудеса.. – пробормотал Куратов, пытаясь поймать порхающий графин рыболовным сачком. – А вот что по этому поводу говорит наука? – он повернулся к Михельсону.

– Я со своей стороны тоже... – начал было Конрад Карлович, но вдруг умолк. В дверях, пристально глядя на него, стояла Малаша.

– ... Впрочем, бывают разные обстоятельства... – произнес он медленно. – Не далее как в пятницу, будучи еще в Хвалынске и обедая у губернатора, я имел удовольствие быть представленным одной даме, о которой говорят, что она правнучка самого доктора Фауста!

– Да что вы говорите! – удивился Савелий Лукич, живо интересовавшийся всякого рода знаменитостями, особенно из числа дам. – Правнучка Фауста – и в нашей губернии? А как ее зовут?

– Мадам Борщаговская. И должен сказать, господа, правнучка вполне достойна своего великого прадеда. Спиритические сеансы, которые дает она по временам в первых европейских столицах, снискали ей славу самой таинственной женщины и самого сильного медиума в Европе. Общение с душами умерших столь же привычно для этой дамы, как для нас разговоры с трактирной прислугою.

– И что же, она хороша собою? – жадно допытывался Куратов.

– И хороша собою, и умна, – ответил Конрад Карлович, положив себе на тарелку ломоть проплывавшей мимо семги. – Лучшие петербургские фамилии наперебой зазывали ее в гости и почитали за честь, если в их доме давала она свой сеанс. И представьте, какое совпадение: именно сегодня будет проезжать она здешним уездом, направляясь к святым местам язычников на Тибете, и даже остановится в местной гостинице.

– Помилуйте! – вскричал Куратов. – Зачем же в гостинице? У любого из нас дом всегда открыт для столь исключительной персоны! Ей-богу, будь я лично знаком, немедля поехал бы в уезд за мадам Борщаговской! Ах, надо было мне напроситься на обед к губернатору в пятницу!

– Не тревожьтесь, Савелий Лукич! – успокоил его Михельсон. – Я не только познакомился с Борщаговской, но даже получил приглашение навестить ее сегодня в Новокупавине.

Куратов порывисто схватил руку Конрада Карловича и прижал ее к сердцу.

– Я не смею просить вас о том, – сказал он с волнением, – но почту себя обязанным вам по гроб жизни, если вы привезете эту особу ко мне.

– Но почему же к вам, Савелий Лукич? – Бочаров ревниво заерзал на стуле. Ему тоже хотелось принять у себя персону, из-за которой волновался весь Петербург. – У меня и просторнее, и меблировка новая, а у вас, глядите, все стулья рассохлись...

Раздался сухой треск и звук падения, после чего уряднику пришлось отряхнуть сюртук, пересесть на другой стул и налить себе еще рюмку.

– Ах, нет! Уж вы, пожалуйста не мешайтесь в это, Петр Силыч! – поморщился Куратов. – И потом, в доме вашем нет ни одной дамы, чтобы принять гостью, как того требует приличие. А у меня все же хоть матушка...

В кухне раздалось громкое кудахтанье и хлопанье крыльев.

– Матушка яйца несет... – умильно проворковал Савелий Лукич.

Из кухни показалась Аграфена Кондратьевна с лукошком яиц.

– Вы, батюшка, будете сегодня в городе? – обратилась она к Михельсону. – Так не откажите в милости, поклонитесь от меня вот этими яичками священнику отцу Феоктисту! Его дом всякий знает...

– Непременно исполню, сударыня! – Михельсон поднялся со своего места и с поклоном принял от Аграфены Кондратьевны лукошко.

– Поезжайте же, любезный Конрад Карлович! – говорил Куратов, едва ли не силой провожая его до дверей. – И непременно привезите ее ко мне!

В передней Михельсон подозвал к себе кучера с женой.

– Что ты задумал, Христо? – тихо спросила Ольга.

– Мы устраиваем сеанс спиритизма, – ответил Гонзо. – Ты сможешь взять это на себя?

– Ну, если будет кое-какое оборудование... А зачем тебе понадобился спиритизм?

– А затем... – Христофор нежно обнял девушку за плечи и, притянув к себе, зашептал ей что-то на ухо.

– Правда! – Ольга просияла и бросилась на шею Гонзо.

– В чем дело? – сердито спросил кучер. – Чего вы взялись целоваться?

– У нас хорошие новости, – сказал Гонзо, с сожалением выпуская Ольгу из объятий. – Скорее запрягайте, мы едем в город. Да! Заодно отнесите в коляску вот это... – и он вручил графу Бруклину лукошко с яйцами.

Глава 8

Резидентом Дороги Миров в пространстве Хвалынь-1853 был Петр Андреевич Собакин, состоявший когда-то инструктором горкома партии в Каунасе-2000. Говорили, что он занимал посты и в Москве и даже играл заметную роль в победном путче 1991 года, который в его пространстве принято было называть Августовской Революцией. Когда новое партийное руководство, по обыкновению, принялось «обрубать с хвоста» бывших соратников, Петра Андреевича загнали на ничтожную должность в провинциальный Каунас. Он, однако, не стал дожидаться перевода в места, менее отдаленные, а, обнаружив пространственную флуктуацию, бежал в Узловой.

В Управлении Дороги ему быстро подыскали новую должность, и он осел резидентом в тихом, не раздираемом партийными битвами, девятнадцатом веке.

Патриархальный уклад уездного городка пришелся по вкусу Петру Андреевичу. Он с удовольствием ездил к местному начальству свидетельствовать почтение, был в трогательной дружбе с супругой городничего и приглашал к себе на бостончик гарнизонных офицеров.

Некоторые блага цивилизации, от которых не смог отказаться Петр Андреевич, создали ему в городе репутацию чудака-изобретателя. Не желая привлекать излишнего внимания, Собакин ограничивал себя во всем, но приспособиться к неудобным свечам и канделябрам ему так и не удалось. В его доме повсюду горели электрические лампочки, ибо Петр Андреевич в последние годы работы в горкоме стал несколько бояться темноты. Лампочки поначалу вызывали вежливое недоумение отца Феоктиста, но постепенно город к ним привык и считал чересчур дорогой и довольно пустой забавой, вроде праздничной иллюминации...

Межмирники, появлявшиеся порой на пустыре за домом, не слишком докучали Собакину. Охраняемая им пространственная флуктуация именовалась портом только в официальных документах, сам Петр Андреевич в шутку называл себя «станционным смотрителем». Торговцы залетали к нему крайне редко, а следователя Полицейского Управления Дороги Миров он вообще видел впервые в жизни.

Представительный молодой человек, предъявивший удостоверение на имя следователя по особо важным делам Богоушека, прибыл в порт Хвалынь-1853 на межмирнике «Флэш Гордон» в сопровождении здоровенного детины – явного спецназовца и юной красавицы с золотыми волосами – по-видимому, эксперта-криминалиста. В распоряжении оперативной группы была и служебная собака, которая взяла чей-то след, едва оказавшись в порту.

Следователь велел показать таможенные декларации залетавшего сюда недавно торгового межмирника «Старец Елизарий», а затем потребовал разработать легенду и предоставить все необходимое для проведения специальной операции в местных условиях.

Резидент Собакин, воспитанный в традициях беспрекословного подчинения начальству, не ударил в грязь лицом и в кратчайшие сроки укомплектовал опергруппу лошадьми и коляской, одеждой, всеми необходимыми бумагами и вполне достоверной легендой.

Опергруппа укатила, и два дня от нее не было никаких вестей. Собакин, сильно переживавший поначалу, не вышло бы какой неприятности из-за этого несчастного «Старца Елизария», постепенно успокоился. Он понял, что лично к нему претензий у следствия нет, и стал даже подумывать о награде.