Мегрэ и старики - Сименон Жорж. Страница 7

Глава 3

Повернув на улицу Сен-Доминик, Мегрэ сразу их заметил и что-то проворчал сквозь зубы. Это была добрая дюжина журналистов и фоторепортеров у дома графа де Сент-Илера. Некоторые из них, словно приготовившись к длительной осаде, сидели на тротуаре, прислонившись спиной к стене.

Они узнали его издали и устремились к нему.

— Вот кому будет рад наш дорогой месье Кромьер, — процедил Мегрэ, обращаясь к Жанвье.

Это было неизбежно. Как только дело поступало в районный комиссариат, кто-нибудь сообщал о нем прессе.

Фотографы, у которых уже была сотня клише с его фото, набросились на него со своими камерами, как будто он изменился со вчерашнего дня. Репортеры атаковали его вопросами. К счастью, по ним он сделал вывод, что им известно меньше, чем можно было бы опасаться.

— Это самоубийство, господин комиссар?

— Исчезли какие-нибудь документы?

— Господа, пока мне нечего вам сказать.

— Можно ли предположить, что это политическое убийство?

Они пятились перед ним с блокнотами в руках.

— Когда вы сможете дать нам какую-нибудь информацию?

— Возможно, завтра, а может, через неделю. — Он имел неосторожность добавить: — А может быть, никогда. — Он тут же постарался исправить оплошность: — Я шучу, конечно. Будьте добры, дайте нам работать спокойно.

— Правда, что он писал мемуары?

— Настолько правда, что два тома уже вышли в свет.

Полицейский в форме стоял у дверей. Немного позже Мегрэ позвонил в квартиру, и им открыл Торранс без пиджака.

— Мне пришлось вызвать сержанта, шеф. Они проникли в дом и развлекались тем, что звонили через каждые пять минут.

— Ничего нового? Никто не звонил?

— Звонили раз двадцать из разных газет.

— Где старуха?

— На кухне. Каждый раз, когда звонит телефон, она бросается к нему, чтобы опередить меня. В первый раз попыталась даже вырвать у меня трубку.

— А сама не звонила? Вы знаете, что в спальне есть другой аппарат?

— Я оставил дверь кабинета открытой, чтобы слышать, как она ходит. В спальню она не заходила.

— А из квартиры она не выходила?

— Нет. Она попыталась это сделать под тем предлогом, что нужно купить свежего хлеба, но я ей не позволил. Что мне теперь делать?

— Возвращайтесь в управление.

Мегрэ и сам было подумал отправиться туда и захватить с собой Жакетту, чтобы как следует допросить ее. Но он был еще не готов к этому допросу. Поэтому предпочел побыть еще в квартире и попытаться заставить говорить старую служанку в кабинете графа.

Комиссар распахнул обе створки высокой застекленной двери и сел в кресло графа. Он протянул руку к пачке писем, когда дверь открылась и вошла Жакетта Ларрье, с кислой и еще более недоверчивой миной.

— Вы не имеете права делать это.

— Вам известно, чьи это письма?

— Это не имеет значения. Это частная переписка.

— Сделайте одолжение, отправляйтесь на кухню или в свою комнату.

— Я могу выйти на улицу?

— Пока нет.

Она немного поколебалась, подыскивая обидные слова, но не нашла и, бледная от ярости, вышла из кабинета.

— Принеси мне, Жанвье, фотографию в серебряной рамке, которую я заметил в спальне.

Утром Мегрэ не обратил на нее особого внимания.

Слишком многие вещи были ему еще чужды. У него был принцип не составлять поспешного мнения, потому что он не доверял первым впечатлениям.

Во время обеда на террасе он вдруг вспомнил литографию в спальне своих родителей. Наверное, ее купила и повесила там его мать. Она была в белой рамке, сделанной в стиле начала века. На литографии молодая женщина в платье принцессы, в шляпе со страусовым пером и с зонтиком в руке стояла на берегу озера.

Выражение ее лица, как и окружающий пейзаж, были исполнены меланхолии, и Мегрэ был уверен, мать находила это изображение поэтичным. Может, это соответствовало поэзии того времени?

История Изабель и графа де Сент-Илера воскресила у него в памяти эту картинку с такой четкостью, что он припомнил также обои в голубую полоску на стенах спальни.

И вот на фотографии, замеченной утром в спальне графа, он вновь увидел тот же силуэт, платье того же фасона и точно такую же меланхолию.

Он не сомневался, что это была фотография Изабель, сделанная в 1912 году, когда она была еще юной и когда с ней познакомился будущий посол.

Она не была крупной, а из-за корсета, по-видимому, талия у была тонкой, а бюст пышным. Портрет дополняли тонкие черты лица, маленький рот и светлые глаза — серые или голубые.

— Что мне делать, шеф?

— Присядь.

Ему нужен был кто-то, чтобы контролировать его впечатления. Пачки писем были разложены перед ним по годам, он брал их одно за другим и читал — не полностью, разумеется, это заняло бы несколько дней, — а отдельные фрагменты.

«Мой милый друг… Дорогой друг… Нежный друг…»

Позднее, возможно потому, что их общение стало более тесным, она начинала письма просто «Друг мой».

Сент-Илер сохранил конверты с марками разных стран. Изабель много путешествовала. К примеру, на протяжении многих лет письма, датированные августом, приходили либо из Баден-Бадена, либо из Мариенбада, аристократических курортов того времени.

Были также штемпели Тироля, Швейцарии и Португалии. Она живо и с удовольствием описывала разные мелкие события, заполнявшие ее дни, довольно вдохновенно писала о людях, с которыми встречалась. Зачастую она называла их просто по имени, а иногда ограничивалась инициалами.

Мария, например, была в то время королевой Румынии. Изабель с отцом были в то время в гостях у нее, и письмо пришло из Бухареста. А некоторое время спустя пришло письмо из Италии, где она тоже гостила при королевском дворе.

«Мой кузен Г.»

Полностью имя было написано в другом письме: речь шла о принце Гессенском.

Во время Первой мировой войны она отправляла свои письма через посольство Франции в Мадриде.

«Отец объяснил мне вчера, что я должна стать женой принца де В., которого вы неоднократно видели у нас в доме. Я попросила у него три дня на размышление и в эти три дня много плакала…»

Мегрэ попыхивал трубкой, время от времени поглядывая в сад на листву липы, передавал письма Жанвье и следил за его реакцией.

«Сегодня днем у меня был продолжительный разговор с Юбером, я была с ним полностью откровенна. Он знает, что я вас люблю, что между нами стоит множество препятствий и что я подчинюсь воле своего отца…»

На прошлой неделе Мегрэ расследовал простое и жестокое преступление на почве ревности. Любовник зарезал мужа своей возлюбленной, потом убил ее саму, а затем безуспешно пытался вскрыть себе вены. Правда, это было в маленькой деревне недалеко от Сент-Антуана.

«Он согласился с тем, что наш брак будет бездетным, а я со своей стороны пообещала ему, что никогда не буду встречаться с вами. Он знает, что я вам пишу, и не подвергает сомнению то уважение, которое вы всегда выказывали по отношению ко мне…»

Время от времени в душе у Мегрэ что-то бунтовало.

— Ты в это веришь, Жанвье?

— Похоже, что все это искренне.

— Прочти это!

Письмо было написано три года спустя.

«Я знаю, друг мой, что вы будете страдать, но, если это вас утешит, я страдаю еще больше вас…»

Это было в 1915 году. Она сообщала, что Жюльен, брат принца де В., недавно погиб в Аргонне во главе своего полка. У нее снова был продолжительный разговор с мужем, приехавшим в Париж в отпуск.

В заключение она писала любимому человеку, что ей придется спать с принцем.

Конечно, она не употребляла таких слов. В письме не было не только ни одного грубого, шокирующего слова, но и сам факт был представлен как нечто нематериальное.

«Пока Жюльен был жив, Юбер не беспокоился, уверенный в том, что у брата будет наследник и что фамилия де В…»

Брата теперь не было. Значит, долгом Юбера было обзавестись потомством.

«Я провела ночь в молитве, а наутро пошла к своему духовнику…»