Невиновные - Сименон Жорж. Страница 14

— И когда они их хотят?

— Срочно… Ты же знаешь, как они всегда торопятся.

— Слышите, ребятки? По-моему, нам придется работать сверхурочно…

Все запротестовали для порядка, особенно Жюль Давен.

— Можно делать то, что захочется?

— Да, при условии, что это будет на высоте… Скажика, Жорж, не придешь ли ты к нам поужинать как-нибудь на днях?

— Ты же прекрасно знаешь, что по вечерам я сижу дома с детьми.

Он взял себе это за правило. Даже если дочь и сын были чем-то заняты в своих комнатах, он сидел дома, чтобы они знали, что он рядом. Разве им не было так спокойней? Разве не создавалось впечатления, что они у него под крылом?

Он смотрел передачи по телевизору или раскрывал какой-нибудь иллюстрированный журнал. Когда дочка усаживалась подле него, Селерен бывал счастлив. Жан-Жака он видел реже, пока тот не сдал свои экзамены. Ему едва исполнилось шестнадцать, а он уже одной ногой был за порогом дома.

Ему хотелось посмотреть мир и потом, уже со знанием дела, выбрать для себя подходящее занятие…

Со смертью Аннет в доме образовалась пустота, огромная зияющая пустота.

Селерен никак не мог привыкнуть входить по вечерам один в спальню, и, бывало, он нежно гладил то место на постели, которое еще совсем недавно занимала она. Отъезд Жан-Жака хоть и не будет событием столь трагичным, создаст еще одну пустоту в доме.

С ним останется только дочь. Но, может, она рано выйдет замуж? Три-четыре года пролетят так быстро! Он прожил с Аннет двадцать лет, и они промелькнули незаметно.

Потом он останется один, а две комнаты в квартире будут пустовать. И Натали будет нянчиться только с ним.

Разве мог он подумать, что этот момент настанет так скоро? Сняли квартиру. Позаботились о комнатах для детей. С любовью подбирали мебель.

Смотрели, как дети растут, и не предполагали, что жизнь, посвященная им, продлится всего несколько лет.

— Ты что такой грустный?

— Да ничего, дорогая. Думаю о вашем будущем.

— А правда, что Жан-Жак уезжает в Англию, а потом в Штаты?

— Правда.

— И ты ему разрешаешь?

— Если у него такое призвание, я не имею права ему препятствовать…

— Он уже получил программы из разных университетов. В Кембридже есть специальные школы для тех, кто хочет усовершенствоваться в английском.

Сын вел эту переписку, а ему ничего не сказал. Он стал самостоятельным, и Селерен мог этому только порадоваться. И все же ему было грустно.

«Занятия начинаются в сентябре, и если он успешно выдержит экзамен, а я в этом не сомневаюсь, то наверняка уедет к началу… «.

Внезапно на глаза навернулись слезы. Сегодня пятнадцатое июня. Сентябрь не за горами. Остаются июль и август.

Что они будут делать летом?

— Куда тебе хотелось бы поехать на каникулы?

— Две недели, во всяком случае, я хотела бы побыть у одной подруги на вилле ее родителей в Сабль-д'Олоне…

— Почему ты ее никогда не приводила к нам?

— Не знаю. У них огромная квартира на Вогезской площади, и там всегда так весело, ведь у Ортанс пятеро братьев и сестра… Их фамилия Журдан… Может, ты знаешь… Отец — знаменитый адвокат. Эта вилла у них давно, Ортанс ездила туда еще совсем маленькой. Они богатые… Одному из братьев Ортанс семнадцать лет, а у него уже своя машина, и когда она по возрасту сможет получить права, ей тоже купят машину…

У него кольнуло в сердце. Он зарабатывал, чтобы жить безбедно. Они ни в чем не нуждались. Но очень богатым он не был.

Он еще не усвоил, что дети порой делают сравнения, которые не всегда бывают в пользу родителей.

— Ты должен был слышать о нем. Он выступает на громких процессах, недавно, например, на процессе Тарассена, обвинявшегося в похищении маленького Жюйара…

Он что-то читал об этой истории в газетах, материалы печатались под аншлагами.

— Это интересный мужчина, еще молодой, с проседью на висках, и от этого он выглядит еще соблазнительней… У него много любовниц…

— Откуда ты знаешь?

— А он не делает из этого тайны. Его жена все знает и не очень беспокоится, потому что он всегда возвращается к ней.

— А как же дети?

— Старшие этим, скорее, гордятся. Приятно ведь иметь отца, пользующегося таким успехом.

Она тут же поняла, что сморозила глупость.

— А тебе разве не лестно оттого, что почти вся элегантная публика носит твои украшения?

Она взяла его руку и крепко сжала.

— Ты шикарный мужчина, отец… Больше двух недель я у них не пробуду.

Потом буду с тобой… Куда ты собираешься отправиться?

— Тебе хотелось бы на Кот-д'Азюр?

Она захлопала в ладоши.

— В Сен-Тропез?

— Нет… Там слишком шумно, и мы просто затеряемся среди публики, так непохожей на нас. Я подумываю о Поркероле.

— Никогда не была на острове…

К ним присоединился Жан-Жак, в одной рубашке с расстегнутым воротом. Уже несколько месяцев он брился каждый день.

— У вас обоих такой возбужденный вид… Вас было слышно у меня в комнате.

— Мы разговаривали о летних каникулах.

— И что же вы надумали?

— Я-то должна провести две недели у Ортанс в Сабль-д'Олоне…

— Это такая толстая девочка, у которой отец адвокат?

— Да.

— А потом?

— Отец предлагает остров Поркероль.

— Шикарно! Там можно будет заняться подводной охотой. При условии, что я сдам экзамен и по этому случаю мне подарят необходимое снаряжение.

— Я подарю тебе его.

У Селерена теперь было время наверстать упущенное. Ведь он столько лет почти не знал своих детей! На первом месте всегда была жена. Он только целовал их мимоходом и довольствовался тем, что обменивался с ними парой фраз.

— Готов поспорить, — сказал Жан-Жак сестре, — что ты уже рассказала ему о Кембридже…

— А что, нельзя?

— Лучше бы я сам это сделал… Мне прислали проспекты из десятка школ. В лучших из них существуют продвинутые курсы, так что через полгода можно сдавать экзамен при Кембриджском университете…

— Потом Штаты?

— Пока не знаю, в какой американский университет я буду поступать…

Очень трудно поступить в самые знаменитые. Я бы выбрал Гарвард, но на него я не слишком рассчитываю из-за огромного конкурса. На западном побережье есть университеты Беркли и Стенфорд, которые меня тоже привлекают.

Селерен слушал сына словно из другого мира. Его мнения не спрашивали.

Хорошо еще, что ставили в известность.

— Какую специальность ты выберешь?

— Конечно же, психологию и, возможно, общественные науки.

Не повлияла ли на это решение работа матери, не она ли заронила эти мысли в его голову?

— Извините, ребята, но я иду спать… Да, кстати, в воскресенье меня целый день не будет дома.

— А куда ты идешь?

Это они требовали у него отчета. Они так привыкли знать все, что он делает, что такой вопрос казался им вполне естественным.

— Иду к Брассье… Там будут еще двое или трое гостей. Они обмывают свой бассейн.

— У тебя есть возможность поплавать…

Как каждый вечер, он поцеловал их в лоб.

— Не засиживайтесь допоздна.

— Мне нужно еще немножко поработать.

— Спокойной ночи, ребятки.

Он пошел пожелать спокойной ночи Натали, которая чистила картошку.

— Доброй ночи, мсье Жорж.

И вот наступает самая тяжелая минута дня: нужно толкнуть дверь спальни, где на постели лежит только одна подушка.

В этот вечер он особенно остро почувствовал свое одиночество. Его уже не прельщала предстоящая поездка в Сен-Жан-де-Марто к супругам Брассье.

Их отношения остались сердечными, но настоящей дружбы между ними никогда не было. По сути дела, Селерен вышел из низов общества, он помнил об этом и был счастлив, что ему удалось приподняться. Большего он не желал. В чуждой ему среде он чувствовал неловко.

Его дети поднимутся на ступеньку выше. Ведь Жан-Жак говорил о Гарварде или Беркли как о чем-то само собой разумеющемся. Когда он вернется оттуда, если вообще когда-нибудь вернется, то будет уже совсем взрослым, чужим человеком, который станет с любопытством осматривать квартиру, где прошла его юность, как сам Селерен оглядывал отцовскую лачугу.