Преступление в Голландии - Сименон Жорж. Страница 19

Когда Мегрэ прибыл в гостиницу «Ван Хасселт», он понял: что-то произошло. Накануне он ужинал здесь рядом с Жаном Дюкло.

Итак, в центре зала стоял круглый столик, накрытый на три персоны. Ослепительной белизны скатерть еще не успела расправить свои складки. И наконец, перед каждым прибором было три бокала, что в Голландии свидетельствует о торжествах самого высокого уровня.

У входа комиссара встретил инспектор Пейпекамп, который подошел к нему с протянутой рукой и заговорщической улыбкой.

Он был при всем параде. Высокий пристежной воротничок, визитка. Свежевыбритый, видимо, только что от парикмахера, он распространял аромат фиалкового лосьона.

Позади него со скучающим видом скромно стоял Жан Дюкло.

— Простите меня, дорогой коллега, что не успел предупредить вас утром. Я был бы счастлив принять вас у себя дома, но я живу в Гронингене и к тому же холостяк, поэтому позволил себе пригласить вас на обед сюда. О, скромный обед, без всяких церемоний!

Последние слова он договаривал, оглядывая приборы, хрусталь и, очевидно, ожидая протестов со стороны Мегрэ.

Но их не последовало.

— И я подумал, поскольку профессор ваш соотечественник, вам было бы приятно…

— Отлично! Отлично! — прервал комиссар. — Я вымою руки, не возражаете?

Он мылся не спеша, с брюзгливым видом, в маленькой туалетной комнате по соседству с кухней, откуда слышались суетливая возня, звон тарелок и кастрюль.

Когда он вошел в зал, Пейпекамп со скромной, но полной восхищения улыбкой сам разливал по бокалам портвейн, приговаривая:

— Как во Франции, правда? Prosit! Ваше здоровье, дорогой коллега!

Трогательный в своей предупредительности, он старался найти изящные выражения, показать себя человеком светским до мозга костей.

— Следовало бы пригласить вас еще вчера, но я был настолько… как это сказать?.. потрясен случившимся… Что-нибудь прояснилось?

— Ничего.

В глазах голландца сверкнула молния, и Мегрэ подумал: Ты сгораешь от нетерпения похвастаться своей победой, приятель, и выложишь мне все за десертом, если не раньше».

Он не ошибся. Сначала подали суп с томатами и приторный до тошноты «Сент-Эмилион» [17] , явно предназначенный на экспорт.

— Ваше здоровье!

Славный Пейпекамп! Он из кожи лез, но Мегрэ, казалось, ничего этого не замечал.

— В Голландии во время еды никогда не пьют. Только после. Вечером, на больших собраниях, стаканчик вина с сигарой… И никогда не ставят на стол хлеб.

Пейпекамп косился на тарелку с хлебом, который принесли по его просьбе, и даже на портвейн, заказанный им вместо традиционного джина.

Разве можно устроить лучше? Он наслаждался, поглядывая с умилением на бутылку золотистого вина. А Жан Дюкло ел, думая совсем о другом.

Пейпекампу так хотелось придать обеду живость, веселость, создать вокруг атмосферу праздника на французский манер!

Подали huchpot, национальное блюдо — плавающие в соусе куски мяса. Напустив на себя загадочный вид, Пейпекамп проронил:

— Скажете, если понравится.

Увы, Мегрэ был не в настроении. Он чувствовал во всем какую-то таинственность, но еще не мог объяснить себе ее причины. У него складывалось впечатление, что между Жаном Дюкло и инспектором существует сговор: всякий раз, наполняя бокал Мегрэ, полицейский посматривал на профессора.

Около сковороды стояла нераспечатанная бутылка бургундского.

— Я думал, вы пьете больше вина.

— Когда как.

Дюкло был явно не в своей тарелке. Он старался не вмешиваться в разговор и пил минеральную воду, сославшись на режим.

Пейпекамп уже рассказал о красоте порта, о важности перевозок по Эмсу, о Гронингенском университете, куда приезжают с лекциями крупнейшие ученые мира, и здесь его терпение кончилось.

— А вы знаете, есть новости.

— Серьезно?

— Ваше здоровье! За французскую полицию! Да, теперь тайна почти раскрыта.

Мегрэ смотрел на него своими сине-зелеными глазами без малейших эмоций, даже без тени любопытства.

— Сегодня утром, около десяти часов, мне сообщили, что меня ждет посетитель — угадайте кто?

— Баренс. Продолжайте.

Пейпекамп не скрывал разочарования: новость произвела на комиссара эффект еще меньший, чем роскошно сервированный стол.

— Откуда вы знаете? Вам сказали, да?

— Вовсе нет. Чего он хотел?

— Вы его знаете. Он очень робок, очень… по-французски… да, замкнутый. Он даже не осмеливался смотреть на меня и, казалось, вот-вот заплачет. Баренс признался, что в ночь преступления, выйдя от Попингов, не сразу возвратился в училище.

Последовала серия многозначительных взглядов.

— Вам ясно? Он любит Бетье! Он ревновал, когда девушка танцевала с Попингой, злился, потому что она пила коньяк Он видел, как они вышли вместе, наблюдал за ними издалека, преследовал своего преподавателя.

Дорого бы отдал инспектор за малейшее проявление восхищения, удивления, тревоги на лице Мегрэ, но тот оставался бесстрастен.

— Ваше здоровье, господин комиссар! Баренс не сознался сразу, потому что испугался. И вот она, правда: сразу после выстрела он увидел мужчину, который бежал к штабелю леса и спрятался там.

— Он вам его подробно описал, не так ли?

— Да.

Пейпекамп был в полной растерянности. Он потерял всякую надежду поразить коллегу. Его рассказ не вызвал ожидаемых восторгов.

— Матрос. С иностранного судна. Высокий, тощий, обритый наголо.

— И конечно, на следующее утро судно покинуло порт.

— Ушло три судна. Дело ясное. Искать надо не в Делфзейле. Убил иностранец. Очевидно, матрос, который знал Попингу раньше, когда тот плавал. Матрос, которого он в свое время, будучи офицером или капитаном, вероятно, наказал.

Жан Дюкло никак не реагировал на происходящее. Пейпекамп сделал знак г-же Ван Хасселт, сидевшей за кассой в парадном платье, принести еще одну бутылку вина.

Обед завершался фирменным из трех сортов крема тортом, украшенным шоколадной надписью — Делфзейл.

Инспектор скромно опустил глаза.

— Не разрежете ли?

— Вы оставили Корнелиуса на свободе?

Пейпекамп подскочил как от удара и посмотрел на Мегрэ, задаваясь вопросом: в своем ли тот уме.