Судьба семьи Малу - Сименон Жорж. Страница 6

— Я хотела бы поговорить с мадам Малу.

— Моя мать еще в постели…

— Но у меня срочное дело, и я приехала издалека.

— Боюсь, что в связи с несчастным случаем…

— Как раз из-за этого я к вам и пришла. Скажите вашей матери, что пришла мадам Татен. Удивительно, если она обо мне никогда не слышала. Но она наверняка меня видела. Во всяком случае, она ведь часто бывала в домах, где кто-то умирал. Да вот, у полковника Шапю, это я сидела ночью возле тела. А еще у баронессы Божан… Я привыкла, понимаете? Родные большей частью не знают… Я-то знаю, как обряжать покойников, потому что вот уже сорок лет, как только этим и занимаюсь.

Может быть, она понадобится? Алену казалось, что от нее пахнет мертвецом, что в складках ее юбки сохранился запах святой воды, самшита и хризантем.

— Зайдите на минутку.

Он не оставил ее на крыльце, где гулял ледяной ветер. Старуха остановилась на коврике в передней, пока он поднялся по лестнице, шагая через две ступеньки.

— Это старушка, которая сидит возле покойников.

Г-жа Малу поняла не сразу.

— Она говорит, что привыкла это делать, что она сидела возле покойников во всех лучших домах города. Называла фамилии.

— Может быть, стоит нанять ее. Пусть поднимется. Я пойду поговорю с ней.

Старушка ждала на площадке, пока г-жа Малу одевалась. Они долго разговаривали вполголоса, потом старушку провели в комнату, где лежал покойник, и она тут же завладела им.

— Мне здесь кое-что понадобится.

— Спросите у моей дочери все, что вам будет нужно. Дождь все еще шел, площадь была пуста, посередине ее бил фонтан, во всех домах черными дырами зияли окна.

— Помоги мне, Ален. Найди номер телефона бюро похоронных процессий. Старуха удивилась, что они не пришли сами. По ее словам, они обычно являются первыми.

Она позвонила, затем сказала, что эти господа сейчас придут.

— Мне нужно также повидать нотариуса, адвоката… Меня беспокоит еще один вопрос. Должны ли мы сообщить Марии? Я не знаю, где она живет.

О Марии, первой жене Малу и матери Эдгара, в семье никогда не говорили. Она принадлежала к далекому, малоизвестному прошлому, на которое предпочитали не намекать.

К тому же она была совсем простой женщиной, жила Бог знает как и на что, писала на плохой бумаге, купленной у мелочного торговца, почерком малограмотной служанки с орфографическими ошибками даже в адресе.

— Кажется, она жила в Марселе или Где-то на юге.

— Может быть, Эдгар знает…

— Эдгар не очень-то обрадуется, если она приедет сюда.

Имя Эдгара произносилось в этом доме особым образом. Конечно, он был Малу, потому что был сыном, и притом старшим сыном Эжена Малу.

Но сам Эжен, когда был жив, тоже не считал его таким же членом семьи, как остальных.

Во-первых, Эдгар всегда был вялый, высокий вялый парень вечно унылого вида. Получив среднее образование, он мечтал только о том, как бы устроиться на спокойное местечко.

Рискованные финансовые фокусы отца пугали его. Он поступил на государственную службу, женился на дочери начальника отдела и сам, в свою очередь, стал начальником отдела.

Они жили в спокойном районе, на окраине города, где не было ничего, кроме домиков служащих, офицеров и пенсионеров. За свой дом он выплачивал ежегодно и, вероятно, откладывал деньги; у него были сберегательные книжки на имя каждого из троих детей.

Конечно, теперь он стеснялся, боялся за свое место, боялся потерять уважение окружающих его людей, которых ценил, ему было неловко перед родителями жены, людьми строгих правил.

В комнате покойного старуха Татен ходила взад и вперед, как у себя дома, вполголоса разговаривая сама с собой. Время от времени открывала дверь и требовала то простыни, то свечи, то спички.

Следующим позвонил в дверь представитель бюро похоронных процессий. Г-жа Малу приняла его в столовой, где на столе еще стояли немытые кружки, из которых пили кофе, и лежал хлеб.

— Мама! — позвала Корина с лестницы. Корина, которая всегда ходила полуголая, и на сей раз, не смущаясь, показывала свои полные белые бедра. Когда мать вышла за дверь, она прошептала:

— Может быть, правильнее будет подождать, пока принесу! чек, прежде чем что-нибудь решать. Раз ты не знаешь, сколько там будет…

Снова звонок, и открывать пришлось опять Алену. Все тот же дождь, пустая площадь и темный силуэт, обрамленный проемом двери. Человек снял мокрую фуражку: у него не было зонтика.

— Простите, что беспокою вас, господин Ален…

— Это вы, господин Фукре?

— Я пришел бы раньше, но жена сказала, что это будет неделикатно…

— Входите, прошу вас.

Это был человек лет пятидесяти пяти — шестидесяти, высокий, костлявый, который лучше чувствовал бы себя на строительной площадке, чем здесь.

— Вы хотите поговорить с моей матерью?

— Я с удовольствием поговорил бы и с вами, господин Ален, ведь я знал вас еще совсем маленьким.

В столовую они не могли зайти, она была занята. Большинство комнат опечатано.

— Заходите ко мне.

Вошедший боялся испачкать пол своими грубыми башмаками. Он с уважением посмотрел на дверь, мимо которой прошел, угадав, что за ней лежит покойный.

— Он здесь? — шепотом спросил Фукре. — Знаете, я все еще не могу этому поверить! Никто не разубедит меня, что произошло что-то, чего мы не знаем. Видите ли, господин Ален, со мной он говорил откровенно. Вам известно, какой он был. Люди думали, что знают его, и почти всегда ошибались. Прежде всего, это был самый лучший человек на свете, и тот, кто посмеет отрицать это…

— Спасибо, господин Фукре!

— Некоторые пытались приписать ему всякое… Говорили, что я просто идиот, простофиля, что надо мной насмехаются… Знаете ли вы другого человека, который купил бы мне дом, да, господин Ален, дом, который просто подарил мне со словами: «Старина Фукре, твои мысли стоят золота. Золота у меня сейчас нет, но оно у меня будет, потому что я получу необходимые бумаги, обращусь к американцам, и тогда мы разбогатеем. На это нужно время. А пока вот тебе дом для тебя и твоей жены; ведь дети у вас уже завели семьи. Я устраиваю тебя совсем близко от строительства, но не для того, чтобы ты там работал. Ты будешь делать что хочешь, будешь смотреть за стройкой, если тебе это нравится, будешь ловить рыбу, если захочешь, и все-таки в конце каждого месяца будешь получать деньги в кассе». Вот что он сказал мне, господин Ален, вы, может быть, этого не знаете… И он сдержал слово. Даже когда у него не было денег, чтобы платить служащим и рабочим, для меня у него всегда находилось, иногда немного, иногда побольше. Я хорошо знал, что он добьется успеха и что, когда его предприятие начнет приносить доход, он меня не забудет, хотя некоторые и пытались меня разубедить. Вот почему я и пришел… Просто чтобы сказать вам: я знал вашего отца. Вам, наверное, сейчас тяжело. Денег у меня немного, но я всегда могу заложить дом…

Он осмотрел комнату, кровать с колоннами, печати на мебели.

— Нужно, чтобы все было прилично, правда? Многие очень довольны, что избавились от него. Я только думаю, не стыдно ли им теперь. Даже эта грязная газета, которая нападала на него каждое утро, которая еще вчера обзывала его всякими именами, не знает, что ей писать сегодня. Вот, посмотрите…

Он вытащил из кармана совсем мокрую газету.

— «Несчастный случай, который…» Так вот, господин Ален, у меня на сердце еще кое-что, и я должен эти высказать. Когда я прочел слова «несчастный случай», это меня поразило. Потому что, это уже между нами, я не верю, чтобы ваш отец мог лишить себя жизни намеренно. Простите меня. Я слишком хорошо его знал. Видите ли, он так любил жизнь!.. Конечно, у него были большие неприятности. Но были и хорошие дни, правда? Вы ведь прекрасно знаете, что эти неприятности с деньгами только забавляли его… Я слушал, что говорили люди. Я читал газету. Конечно, он пошел просить денег у графа. Лучше бы граф дал их ему! Потому что, в конце концов, без вашего отца за сколько он продал бы свой замок и лес? Получил бы в лучшем случае миллион, а то и половину!.. В то время как с участками Малувилля, несмотря на теперешние затруднения, он прикарманил по меньшей мере три миллиона. Правда это или нет? И вот я думаю, не хотел ли ваш отец просто напугать его? Однажды случилось так, что он просил при мне у кого-то денег. У него был трагический вид, но когда на него не смотрели, он быстро подмигивал мне, а как только этот тип ушел, он расхохотался… Может быть, он думал, что револьвер не заряжен. Или не хотел нажимать на курок… Или, может быть, — в глубине души я в это верю — он просто пытался ранить себя… Но я задерживаю вас, а вам, наверное, предстоит еще столько дел. На всякий случай я принес…