Вор комиссара Мегрэ - Сименон Жорж. Страница 14

– Он был возбужден?

– А вы его вообще-то видели?

– Конечно.

– Как, по-вашему, он нервный или спокойный?

– Комок нервов.

– Так вот, я никогда не видел его другим. Иногда даже тяжело на него смотреть. Руки дрожат, лицо передергивается, из-за любого пустяка он лезет в бутылку, становится желчным или хорохорится. И при этом, верьте мне, комиссар, это славный малый, и я не удивлюсь, если он чего-нибудь добьется.

– А что вы думаете о Софи?

– Кажется, о мертвых нельзя говорить плохо, но таких, как Софи, везде навалом… Вы понимаете…

И он показал глазами на девицу, сидевшую у стойки и с вожделением глядевшую на бутылку.

– Удивляюсь, что он нашел в ней привлекательного. Таких тысячи – размалеванных, но с грязными ногами и стоптанными каблуками. По утрам они слоняются в слишком тесных брюках и едят один салат, чтобы стать натурщицами или кинозвездами.

– Она получала какие-нибудь роли?

– Конечно, благодаря Вальтеру.

– Кто это?

– Карю. Если сосчитать девиц, которые имели право получить у него какую-нибудь роль…

– Что это за человек?

– Поужинайте у меня, и вы его, наверное, увидите. Он приходит по вечерам и всегда сидит за одним и тем же столиком, рассчитанным на двоих. Обычно кто-нибудь пользуется его приглашением. Вы, наверное, знаете эту систему? Продюсер – это человек, который находит деньги, сначала – чтобы приступить к съемкам фильма, потом – чтобы их продолжить и, наконец, через несколько месяцев или даже лет финансирует их завершение. Карю наполовину англичанин, наполовину турок – довольно странное сочетание… Интересный мужчина, статный, с громким голосом, всегда готовый за всех уплатить. Через пять минут он переходит с вами на «ты».

– С Софи он тоже был на «ты»?

– Да, со всеми женщинами. Он называл их «моя малютка», «моя душенька», «моя красотка», в зависимости от времени дня.

– Как вы думаете, он с ней спал?

– Меня удивило бы обратное.

– Рикен не ревнив?

– Я так и думал, что вы до этого дойдете. Тогда уж скажу: тут был не один Карю. Уверен, что и другие не преминули… Так вот… Мы по этому поводу много раз спорили с Розой. Если вы спросите у нее, она станет поносить Рикена, скажет, что он бездельник, умеет придуриваться, жалуется, что его никто не понимает, а в действительности он не кто иной, как маленький паршивый сутенер. Правда, Роза большую часть времени находится на кухне и знает их хуже, чем я. Я пытался ей доказать, что Фрэнсис не знает про Софи…

– Вы так думаете?

У Боба Мандия были светло-голубые глаза, ясные, как у ребенка. Несмотря на свой возраст и немалый жизненный опыт, он сохранил веселый нрав и детское обаяние.

– Быть может, я наивный человек, но верю в этого парня. И я уверен в том, что он по-настоящему любил Софи. А она могла позволить себе обращаться с ним как угодно. Однажды, хватив лишнего, она цинично заявила, что он – неудачник, олух, бездарь, что она только теряет время с таким ничтожеством, как он.

– И он терпел?

– Он сидел сгорбившись, и только на лбу у него выступили капли пота. Он даже попытался улыбнуться и сказал: «Пойдем, Софи. Тебе нужно отоспаться, ты устала».

В глубине зала открылась дверь, и оттуда, вытирая руки о широкий передник, вышла маленькая, очень толстая женщина.

– Кого я вижу! Комиссар!

И пока Мегрэ раздумывал, откуда он мог ее знать – ведь он никогда прежде не бывал в «Трианон-Лирик», – она напомнила:

– Это было двадцать два года назад в вашем кабинете… Вы арестовали тогда типа, который украл в театральной уборной мои драгоценности. С тех пор я располнела… Как раз на эти драгоценности я и купила этот ресторан… Верно, Боб? Но что вас сюда привело?

Боб пояснил, указывая на газету:

– Софи умерла.

– Наша маленькая мадам Рикен?

– Да.

– Попали в аварию? Держу пари, что он сам вел машину.

– Ее убили.

– Что он плетет, господин Мегрэ?

– Он говорит правду.

– Когда это случилось?

– В среду вечером.

– Да они же здесь ужинали.

Лицо Розы утратило благодушие и свойственную ей сердечность.

– Что же ты ему наговорил? – обратилась она к мужу.

– Ответил лишь на его вопросы.

– Бьюсь об заклад, что ты ее поносил. Послушайте, господин комиссар, Боб неплохой парень, и мы с ним хорошая пара. Но там, где дело касается женщин, не стоит его слушать. По его мнению, все они потаскухи, а мужчины – их жертвы. Например, эта бедная девочка. Посмотри на меня, Боб! Кто был прав? Ведь она пострадала, а не он.

Роза замолчала и с вызывающим видом смотрела на них.

– Налейте еще, Боб! – пробормотала Фернанда усталым голосом.

И тот, чтобы скорее от нее отделаться, налил ей двойную порцию.

– Вы ее очень любили, мадам?

– Что вам сказать? Она воспитывалась в провинции, в Конкарно, где у ее отца часовой магазинчик. Уверена, что ее мать каждое утро ходит к мессе. Софи, приехав в Париж, попала в компанию типов, которые мнят из себя гениев только потому, что имеют отношение к кино и телевидению. Я работала в театре, а это значительно труднее. Я пела весь репертуар, но ничего из себя не строила. А молодые кретины…

– Кого вы имеете в виду?

– В первую очередь, конечно, Рикена, потому что он считает себя умнее всех. Когда ему удается напечатать статью в каком-нибудь журнальчике, который читают сотни две дураков, ему кажется, что он сразу же совершит переворот в кино. Он стал заботиться о девочке. Они даже поженились. Не знаю, что бы они ели, если бы их не приглашали на обед или ужин друзья или если бы мой дуралей не кормил их в кредит. Сколько он тебе должен, Боб?

– Неважно.

– Вы видите… А я должна гробить себя на кухне… Она ворчала, чтобы отвести душу, но это не мешало ей смотреть на мужа с неясностью.

– Она была любовницей Карю?

– На что она ему! С него достаточно Норы.

– Это его жена?

– Нет. Он бы на ней женился, да у него в Лондоне уже есть жена, которая и слышать не хочет о разводе.

– Как Нора выглядит?

– Вы ее не видели? Вот уж кого я не стала бы защищать… Не подумайте, что у меня против нее предубеждение, но я не понимаю, что находят в ней мужчины. Ей лет тридцать, но если смыть с нее краску, можно смело дать и сорок. Она худая. Такая худая, что можно все ребра пересчитать. Под глазами черные и зеленые тени – чтобы придать лицу таинственность, но от этого она становится похожей на колдунью.