Желтый пес - Сименон Жорж. Страница 15

— Поднимитесь наверх и позовите комиссара! - Через минуту официантка вернулась и заявила:

— В комнате его нет!

Инспектор стремглав взбежал по лестнице, потом спустился бледный как полотно и схватил трубку.

— Алло!.. Да, господин мэр. Не знаю, господин мэр… Я… я очень беспокоюсь. Комиссара здесь нет! Алло! Нет! Ничего не могу сказать… Он завтракал у себя в комнате… Я не заметил, чтобы он спускался… Я позвоню вам через час…

Салфетка все еще была в руках у Леруа, он вытер ею пот, проступивший на лбу.

Глава 7

Двое при свече

Инспектор Леруа поднялся в свою комнату лишь полчаса спустя. На столе лежала записка, зашифрованная азбукой Морзе. Расшифровав, Леруа прочел:

«Сегодня вечером после одиннадцати незаметно вылезьте на крышу гостиницы. Я буду там. Не шумите. Возьмите с собой оружие. Скажите, что я уехал в Брест и позвонил вам оттуда. Никуда не выходите из гостиницы. Мегрэ».

Незадолго до одиннадцати Леруа снял ботинки и надел войлочные туфли. Он купил их днем специально для этой экспедиции, которая его очень заинтересовала.

Лестница доходила только до второго этажа. Поэтому на чердак можно было попасть, лишь взобравшись по стремянке, приставленной к люку в потолке. Там было холодно — сквозняки свободно гуляли под высокой крышей дома. Очутившись на чердаке, инспектор отважился зажечь спичку.

Спустя несколько секунд он вылез через слуховое окно, но спуститься к карнизу решился не сразу. Все предметы вокруг были ледяные, пальцы стыли, когда прикасались к цинковой крыше. Леруа пожалел, что не надел пальто.

Когда глаза начали привыкать к темноте, Леруа увидел перед собой черную глыбу, точно притаился в засаде какой-то огромный зверь. Леруа почувствовал запах трубочного табака и чуть слышно свистнул.

Спустя мгновение, он сидел рядом с Мегрэ, упершись подошвами в карниз крыши. Отсюда не было видно ни моря, ни города. Они находились на той стороне крыши, которая спускалась к набережной, под их ногами открывалась темная пропасть. Это был тот самый тупичок, по которому утром удрал бродяга.

Дома, очевидно, не строились по единому плану. У одних были низкие крыши, у других они поднимались на высоту приблизительно четырех метров. Город спал, но кое-где еще светились окна. Некоторые из них были затянуты шторами, за которыми, подобно китайским теням, мелькали силуэты людей. В одном окне виднелась женщина, моющая грудного ребенка.

Массивная фигура комиссара зашевелилась и подползла поближе. Рот Мегрэ оказался возле уха инспектора.

— Поосторожнее, Леруа! Не шевелитесь! Карниз не так уж крепок, и водосточная труба в любую минуту может загреметь… Где газетчики?

— Внизу. Все, кроме одного. Он уехал в Брест, полагая, что вы бросились по следу Гойяра…

— А Эмма?

— Не знаю, не обратил внимания… Она подавала мне кофе после обеда, и больше я не видел ее.

Нелепо было сидеть на крыше, забравшись сюда тайком от всех. Внизу жизнь шла своим чередом, слышались голоса и смех. Люди сидели в теплых, светлых комнатах, им не нужно было шептаться…

— Осторожно повернитесь и поглядите на нежилой дом.

Этот дом стоял вторым справа и был одним из немногих домов, таких же высоких, как здание гостиницы. Он стоял окутанный густым, бархатным мраком, и инспектору показалось, что на стекле незавешенного окна во втором этаже играет желтоватый отблеск.

Присмотревшись внимательнее, Леруа понял, что ошибся: слабый свет горел внутри пустого дома. Инспектор продолжал пристально вглядываться и немного погодя смог различить то, что было возможно.

Он увидел пол, застланный линолеумом, свечу, сгоревшую наполовину. Язычок пламени стоял ровно, окруженный золотистой дымкой.

— Он здесь! — От неожиданности Леруа сказал это почти полным голосом.

— Шш!.. Конечно!

Действительно, в комнате кто-то лежал на полу. Свеча освещала лежавшего только с одной стороны, поэтому половина его тела тонула во мраке. Они увидели могучий торс, обтянутый матросской тельняшкой, и огромный башмак.

Леруа вспомнил, что у входа в тупичок стоит жандарм, на площади — второй, а третий патрулирует по набережной.

— Задержим его?

— Не знаю. Он спит уже три часа.

— Оружие у него есть?

— Утром не было.

Они с трудом понимали тихий шепот друг друга, который сливался с их осторожным дыханием.

— Чего мы ждем?

— Не знаю… Я не могу понять одного: ведь он знает, что его ищут, к тому же сейчас он спит — так зачем же ему зажженная свеча?.. Внимание!

На стене нежилого дома вдруг появился желтый прямоугольник.

— Это залегли свет в комнате Эммы, как раз под нами. И отблеск падает на стену дома напротив…

— Вы обедали, комиссар?

— Я взял с собой хлеба и колбасы. - Вам не холодно? И тот, и другой уже продрогли. По небу через каждые несколько секунд скользил яркий луч маяка.

— Она погасила свет…

— Вижу… Тише.

Еще пять минут тишины, пять минут томительного ожидания. В темноте рука Леруа нашла руку Мегрэ и многозначительно стиснула ее.

— Посмотрите вниз!

— Вижу…

Черная тень мелькнула на выбеленной известью стене, отделявшей сад пустого дома от тупика.

— Она пошла к нему! — прошептал Леруа, не в силах справиться с охватившим его волнением.

Человек в комнате продолжал спать. В саду зашуршали кусты смородины. Испуганный кот метнулся по переулку.

— Нет ли у вас зажигалки с трутовым фителем? - Мегрэ не решался разжечь погасшую трубку. Он долго колебался. Наконец прикрылся полой пиджака Леруа и быстро чиркнул спичкой. Инспектор ощутил теплый запах табачного дыма.

— Смотрите!..

Оба замолчали. Человек в комнате так стремительно вскочил на ноги, что чуть не опрокинул свечу. Он отодвинулся в тень, дверь открылась, и в освещенную часть комнаты вступила Эмма. Она вошла с таким нерешительным и жалким видом, словно в чем-то была очень виновата.

Подмышкой у нее были бутылка вина и сверток, который она положила на пол. Бумага на свертке разорвалась, оттуда торчала ножка жареной курицы.

Эмма заговорила, видно было, как движутся ее бледные губы. Печально и покорно произнесла она несколько слов. Собеседника не было видно.

Что такое? Неужели Эмма плачет? На ней было все то же черное платье официантки и на голове накрахмаленный бретонский чепец. Она не успела снять фартука и поэтому казалась еще более неуклюжей, чем обычно.

Да. Эмма плакала, говорила и плакала… Она с трудом выдавливала из себя слова. Вот она прислонилась спиной к дверному косяку и закрыла лицо согнутой рукой. Плечи ее судорожно вздрагивали.

Мужчина вышел на середину комнаты и заслонил собой светлый прямоугольник окна, но тут же шагнул к двери, и опять комнату стало хорошо видно. Огромная рука схватила женщину за плечо и тряхнула так, что Эмма отлетела и едва удержалась на ногах. Она повернулась к окну. Ее лицо было бледным и измученным, губы распухли от слез.

Все это напоминало демонстрацию фильма при зажженном свете. Лица Эммы и бродяги были видны расплывчато и неясно. Их шагов и голосов не было слышно.

Совсем как в немом кино, не хватало только тапера.

Теперь говорил мужчина. Видимо, он говорил громко, этот медведь. Его голова на короткой шее, казалось, ушла в плечи, полосатая тельняшка обтягивала могучую грудь. Волосы его были острижены коротко и неровно, как у каторжника. Упершись кулаками в бока, он, видимо, в чем-то упрекал ее или ругал… А может быть, и угрожал.

Видно было, что он взбешен и вот-вот бросится на Эмму. Леруа далее дотронулся до Мегрэ, словно желая удостовериться, что комиссар рядом.

Эмма все еще плакала. Накрахмаленный чепец съехал набок, казалось, ее густые волосы сейчас рассыпятся. Где-то в стороне захлопнулось окошко, и это на мгновение отвлекло Мегрэ и Леруа.

— Комиссар… А что если…

Облачко табачного дыма окутывало обоих мужчин призрачным теплом.

Почему Эмма так умоляюще складывает руки?.. Опять говорила она. На лице ее застыло выражение ужаса, боли и мольбы, и Леруа услышал, как щелкнул предохранитель револьвера Мегрэ.