Сапфировая скрижаль - Синуэ Жильбер. Страница 71

Свободу она обретет, а дальше? Ее снедало любопытство. Действительно ли существует эта Скрижаль? Ничто не мешает ей поучаствовать в этом захватывающем приключении до его завершения. Освободившись от обязательств перед королевой и Торквемадой, она вполне сможет ехать дальше ради собственного удовольствия. Да, смогла бы, не будь одного, но весьма существенного препятствия: как только они доберутся до последнего места назначения, ей придется открыть им правду, рассказать, что у нее никогда не было этого несуществующего последнего ключа. И как они отреагируют? К тому же, сознавшись, она предаст доверие королевы. Надо над всем этим поразмыслить. А пока что самое главное — переговорить с Торквемадой. Потом будет видно.

— Благодарю вас. — Мануэла вернула письмо Эзре. — Я очень вам признательна.

Губы раввина раздвинулись в улыбке.

— Представьте себе, мы вам тоже. Помните эпизод с кровавой башней? Гольфинов, вашу сообразительность, когда вы поняли, что такое девственная и оплодотворенная материя? И, конечно, в первую очередь за вашу отвагу, когда меня арестовали. Все эти благодеяния заслуживают, чтобы вы узнали правду.

Мануэла, глубоко тронутая, поблагодарила старика.

— Кстати, об этой Скрижали. А вы знаете, что о ней упоминается в двух испанских сказках?

Мужчины с любопытством уставились на нее.

— Первая — история одного арабского султана, владыки Гранады, призвавшего к себе некоего человека, полуастролога-полуалхимика, чтобы тот помог ему победить врагов. Чудо, которое этому человеку удалось совершить. Однажды ночью, когда они находились во дворце, султан спросил у астролога, откуда у того волшебная сила. И тот поведал, что очень давно ездил в Египет, чтобы научиться у тамошних жрецов их ритуалам и церемониям, попытаться овладеть оккультными науками, познаниями, которыми были так знамениты египетские жрецы. Однажды, когда он беседовал с одним из них на берегу Нила, тот указал ему на пирамиды: «Все, чему мы сможем тебя научить, — ничто в сравнении с тем знанием, что сокрыто в этих величественных сооружениях. В сердце центральной пирамиды есть потайная комната, где лежит мумия верховного жреца, возведшего это сооружение. А вместе с ним погребена чудесная табличка знания, которая содержит все тайны волшебства и искусства. И жрец уточнил: «Эта табличка была дана Адаму после изгнания и передавалась из поколения в поколение. Как она попала в руки строителю пирамиды, известно лишь Тому, Кто всеведущ…»

— Удивительный рассказ, — отметил шейх. — Но если этот алхимик общался с древними обитателями долины Нила, ему должно было быть как минимум две тысячи лет!

— Об этом легенда умалчивает.

— Вы говорили о двух сказках…

— Действие второй происходит неизвестно когда. Подробностей я не помню, но там речь идет о любви принца и принцессы, вынужденных скрываться от гнева родителей, противящихся их союзу. Там также говорится — только не смейтесь — о филине, сообщившем о существовании неких реликвий и талисманов, восходящих к тем временам, когда на Полуострове правили визиготы. И среди этих предметов — сундучок из сандалового дерева, обитый на восточный манер металлическими пластинами, в котором содержатся записи, известные лишь немногим. В конце сказки выясняется, что в сундучке хранятся таинственная табличка и шелковый ковер, принадлежавшие царю Соломону, которые были привезены в Толедо евреями, поселившимися в Испании после падения Иерусалима.

На физиономии Саррага расцвела улыбка.

— Забавно, особенно если учесть, что у арабов Сулейман считается повелителем джиннов, что он был магом и передвигался на ковре-самолете.

— И это лишний раз доказывает, что легенды зачастую оказываются правдой, — подчеркнул раввин. — И наоборот. — Немного поразмыслив, он встал: — Я иду спать.

— Я тоже, — вылез из-за стола Сарраг. Францисканец помахал листочками с четвертым Чертогом.

— А это? С этим что будете делать?

— Завтра будет новый день, — буркнул Эзра.

— Жаль… На мой взгляд, этот Чертог — самый приятный из всех.

Но раввин лишь повторил:

— Завтра будет новый день.

Дверь трапезной с глухим стуком закрылась, и в помещении воцарилась тишина.

— Пожалуй, я тоже пойду спать, — сообщила Мануэла, поправив шаль. Она только собралась встать, как Варгас произнес:

— Я тоже хочу вас поблагодарить.

— За что?

— За тот день в Саламанке. Без вас мне, скорее всего вряд ли хватило бы мужества поддержать генуэзца. И я вам признателен, что вы подтолкнули меня.

— Скажем, я просто разбудила то, что в вас дремало. Рафаэль сложил руки на столе.

— Я бы мог отвертеться.

— Не думаю. Вряд ли, будучи тем, кто вы есть.

— И кто же я? — нахмурился он.

— Человек, некогда бывший членом ордена Сантьягоде-ла-Эспада. Рыцарь, сын и внук рыцарей.

Монах не смог скрыть волнения:

— Как вам удается читать в душах других людей?

Мануэла защитным жестом запахнула шаль на груди.

— Вы приписываете мне умение, которым я не обладаю. Да и будь оно у меня, я не смогла бы применять его ко всем. Только к некоторым.

— И я из их числа?

Мануэла промолчала. Да ответа и не требовалось.

— Вы совершенно непредсказуемый человек, донья Виверо. С самого начала нашего знакомства мне часто казалось, что я тоже могу читать у вас в душе. Но я ошибался. Когда я принимал вас за огонь, вы были водой. Стоило мне счесть вас заносчивой, эгоцентричной, самовлюбленной, как вы тут же выказывали себя образцом скромности и альтруизма. Да, — повторил он, — вы совершенно непредсказуемы.

Грохнул оглушительный громовой раскат, и молодая женщина невольно испуганно вскрикнула.

Возможно, чтобы успокоить ее или потому что это было предопределено, но Варгас взял ее за руку. Мануэла не предприняла ни малейшей попытки высвободиться. Да и захоти она, все равно не смогла бы. Как только она ощутила его прикосновение, всякое желание сбежать покинуло ее.

Его пальцы шевельнулись, то ли машинально, то ли в несмелой ласке. Но ощущение было таким острым, словно он сжал ее в объятиях.

Однажды ей довелось прочитать, что испытать настоящую любовь можно, только пережив безнадежную любовь, и воспылать любовью к жизни — лишь оказавшись на краю смерти. Тогда это высказывание показалось ей напыщенным и неинтересным, и она не попыталась вникнуть глубже в смысл изречения. И вот нынче вечером она вдруг поняла всем сердцем глубинный смысл этих слов.

— Расскажите мне о ней, — потребовала она, сама удивившись решительности своего тона. — Расскажите мне о женщине, которую вы так сильно любили.

— Вы действительно этого хотите?

— Да. Если, конечно, это не кажется вам бестактным с моей стороны.

Плечи Варгаса поникли.

— Это произошло примерно три года назад. Ее звали Кристина. Кристина Рибадео. Девушка из аристократической семьи Севильи. Ее отец — граф Рибадео, а мать — дальняя родственница короля Хуана, отца королевы Изабеллы. Ей было тогда двадцать пять лет. Мы повстречались с ней декабрьским вечером, двадцать первого декабря, если точно, на свадьбе одной общей знакомой, дочери маркиза де Феррола. Описать вам эту встречу? Попытаться объяснить с разумной точки зрения, что произошло? Это невозможно. Обычно это называют «как громом поразило». Смешная фраза, но я не знаю, как выразиться иначе. Если бы я попытался описать это чувство, то сказал бы, что это не только порыв сердца, но и души. То есть такое, какое можно испытать лишь раз в жизни. Когда полностью погружаешься в слепое счастье любить, беззаветно, без оглядки, потому что знаешь — или думаешь, что знаешь, — что объект твоей любви — наконец-то найденная твоя половина. Много позже я понял, что такая любовь, какой бы настоящей и реальной она ни казалась — всего лишь попытка, проба. Я бы сказал, что это как набросок по сравнению с законченным творением гения.

Он сжал руку Мануэлы, словно черпал из ее ладони силы продолжать рассказ.

— Полагаю, это чувство было взаимным, — осмелилась предположить она.