Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич. Страница 28

Я откинул бронированную крышку, защищающую пульт управления, и набрал нужную комбинацию. По забралу точно кто-то влажной тряпочкой провел. Вечерний серенький полумрак рассеялся, а на месте клочка тумана возникла глянцевая смолисто-черная капля, окантованная золотым абрисом. Она словно стекала с распушенной верхушки перфоратора, – клонящегося к земле телескопического шеста – никак не умея сорваться и даже коснуться земли. Только пульсировала еле заметно да окутывалась время от времени иглистой бахромой энергетических разрядов. Размером капля была с хорошие гаражные ворота, и от нее пахло . Не скажу, что пахло противно, но – неприятно.

Смертного ужаса перед ней я не ощущал. От инфразвука меня надежно защищала униформа со шлемом.

Генрик вошел в червоточину первым, вызвав целый взрыв черных брызг, почти сразу упавших обратно на ее поверхность. И это – параллельно земле, вопреки закону тяготения! Я зажмурился и, опасливо вытянув руки вперед, шагнул тоже. Сделал вслепую два шага, потом меня встряхнуло – так, что зубы клацнули… а потом кто-то бесцеремонно ухватился за мои запястья и дернул вперед.

Я открыл глаза.

Это был Генрик. Он улыбнулся и сказал:

– Слезай, барин! Приехали!

Было еще темно – последние предутренние часы. Штольня вывела нас в глубокий и сырой овраг, утопающий в зарослях высокорослого лабазника. Густой медовый дух пробудил воспоминания о родных лесах, сенокосе и сладком травяном чае. Я сглотнул слюну и скользнул между стеблей. Стебли качнулись, крошечные белые лепестки осыпали мою голову и плечи ароматной порошей…

Овраг спускался к неширокой речушке, почти ручью. Противоположный берег, насколько хватало глаз, был ровным, точно стол. Редкие и низкие кусты едва выступали над богатым разнотравьем.

Генрик осторожно ступил в воду. Перебрался, покрутил головой и показал рукой «теперь ты». Я без единого всплеска форсировал сравнительно глубокий, до середины бедра, и довольно холодный (это чувствовалось даже через комбинезон) ручей, вскарабкался на глинистый берег, и мы двинулись дальше.

Начальник штаба говорил, что до горной гряды, скрывающей в недрах лаз, придется идти километров семь-восемь. Местность открытая, но пустынная. Опасность быть обнаруженными мала, но присутствует. Онзаны, как сторожа, достаточно беспечны, но целиком полагаться на это не стоит. Слишком много было «но»…

По всему пути Генрик ронял сантиметровые дротики радиовешек, а я вдавливал их в землю каблуком. Когда подобрались к скалам вплотную, рассвет даже не думал заниматься. В свете луны и звезд скалы казались темно-фиолетовыми, заляпанными черными пятнами вьющейся растительности. Поплутав немного, наконец-то обнаружили искомую пещеру. Жутковатый черный провал, отмеченный низким каменным козырьком, так и дышал холодом.

Генрик пригнулся и бесстрашно нырнул под мрачные своды.

Я для чего-то набрал в грудь побольше воздуха, задержал дыхание и последовал за ним.

Ход постепенно сужался.

Скоро нам пришлось опуститься на четвереньки, а затем и на животы. Я полз, старательно вжимаясь в гладкий, словно полированный, камень. Сверху вроде тоже было гладко, но я все равно опасался зацепиться за что-нибудь ранцем или карабином. Раньше я никогда не страдал клаустрофобией и даже думал иногда, что это просто выдумка популяризаторов психологии и киносценаристов. Но перевоплощение в земляного червя и долгое пребывание в его шкуре сыграли свою зловещую шутку и со мной. Я начал задыхаться. Не хочется даже думать, каково было Генрику, в полтора раза более широкому, чем я, с его почетной ролью «первопроползца».

Наконец он торжествующе взревел и нырнул куда-то вниз. Я из последних сил ускорился, колотя ободранными локтями и коленями по скользкому камню, и оказался у выхода из осточертевшего тоннеля.

Предо мною простиралась довольно широкая полость. Дальний край ее терялся в зеленоватом мерцании, рожденном системой ночного видения. Я идиотски хихикнул и вывалился кулем на простор, преодолев десятисантиметровый уступ, которым оканчивался лаз.

Вскочив и жизнерадостно показав комуто невидимому выставленный средний палец, я подошел к вглядывающемуся в даль Генрику. От избытка чувств хлопнул его по гулкой спине и с радостной озабоченностью спросил, нет ли у него желания вернуться, чтобы «попресмыкаться» еще?

Генрик, однако, моей щенячьей радости не понял и приказал немедленно заткнуться. Я заткнулся, но решил отыграться при первой же возможности. Он тем временем закончил рекогносцировку. По-видимому, удовлетворился ею, и все так же молча двинулся вперед.

Я напоследок обернулся.

Узкая дыра лаза напоминала нечто срамное.

Крякнув неодобрительно, я побежал догонять товарища.

Полость медленно, но постоянно расширялась.

Генрик дернул меня за рукав:

– Слушай, Капрал, тебе не кажется, что мы шагаем внутри здоровенной бутылки? Глянь, какие стены ровные и гладкие, з-заразы, аж жуть!

Мне казалось, и я согласно закивал. Бутылка не бутылка, но что-то вроде того. Штоф, скажем. Я мрачно продекламировал: «Попал в бутылку таракан. А вылезти не смог. От злости бедный таракан в бутылке занемог. Он сдох в начале января, прижав усы к затылку. Кто часто сердится, тот зря не должен лезть в бутылку!»

Генрик пригладил свои флибустьерские усы и обиженно сказал:

– Сам ты таракан! И когда здесь январь – тоже неизвестно. Нескоро еще, судя по растительности.

– «…После этих слов командира в мрачном подземелье снова повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь отзвуком шагов да шуршанием чьих-то невидимых крыльев», – проговорил я с подвываниями. – «И невдомек было отважным разведчикам, что по их следу спешат уже неутомимые гончие смерти».

– Что это ты несешь? – удивился Генрик. – От темноты крыша поехала?

– От нее, Гена, проклятой. А паче того от тишины. Ты, я помню, раньше был не в пример разговорчивей.

– Мы не на посиделках. О чем говорить-то?

– О-о! Меня, Гена, занимает сейчас множество вопросов – как глобального характера, так и попроще. Найти бы того, кто ответит хоть на главные…