Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич. Страница 73

Наконец попискивание вешек в наушниках сменилось басовитой музыкальной фразой маяка. Мы пришли. Генрик повернулся ко мне и сказал, прищурившись и поглаживая «Дракона» по стволу:

– В цехах искать пока не станем. Не думаю, что это лучшее место для содержания пленников. Сперва проверим бараки «синих», после – штаб.

Я кивнул.

– Шмотки тут оставляем?

Он призадумался. Бросить палатки и транспортные платформы, чтобы проникнуть в лагерь налегке, было крайне заманчиво. Но сможем ли мы вернуться за ними? А вдруг придется поспешно рвать когти? И все-таки я бы от лишнего груза избавился. Он решил так же.

– Оставляем. Если наследим, один черт не до вещичек будет. Бери только аптечки.

Проволока, изготовленная из низкокачественного металла, лопнула под кусачками, практически не сопротивляясь. Я расширил дыру, отогнув концы перерезанных шипастых нитей в стороны, обмотал вокруг столбов. Натянута проволока была еле-еле, ветви бессильно болтались между покосившимися столбами. Для чего вообще существовала эта преграда? От кого могла защитить? Я бы, признаться, перемахнул через нее, совершенно не задумываясь. Но следовало позаботиться о возможных раненых или обессиленных мучительным пленом Братьях.

Генрик скатился под горку бесшумным гигантским перекати-полем. Я заскользил следом.

Охрана либо сладко спала, либо не была выставлена вовсе. По крайней мере, мы не заметили ни одного движущегося объекта на всем пространстве лагеря. Только со стороны заводика доносилось шипение пара, стравливаемого дырявыми котлами. Да время от времени принимался стучать от ветра плохо прикрепленный железный лист. Кажется, кто-то еще ходил внутри цехов, наверное, ночной дежурный, но наружу он не показывался. А мы пока не спешили с ним познакомиться.

Над лагерем висел кислый дух плесени и дрожжей.

Первый же домишко преподнес неприятный сюрприз: двери оказались накрепко запертыми изнутри. Прижимаясь к стене, я прокрался к окну. Заглянул. Все-таки замечательная штука – система ночного видения! Мне открылась довольно уютная комнатка с низкими лежанками, на которых безмятежно посапывали трое «синих». Балахоны аккуратно висели на рогатой вешалке, сооруженной из ошкуренного деревца.

Я с любопытством вгляделся в физиономии спящих. Лица туземцев чисто человеческими, пожалуй, не назвал бы никто. Скошенный лоб, украшенный двумя круглыми шишками, полное отсутствие подбородка, вытянутые вперед узкие челюсти, тонкогубый рот на пол-лица, крошечный треугольный нос. Про глаза сказать что-либо определенное не представлялось возможным – они были плотно закрыты. Но, кажется, раскосые, среднего размера, с редкими ресницами. Растительность на лицах спящих отсутствовала. Возможно, это был женский барак. Короче говоря, морды как морды, ничего особенного. Таких видишь за день не один десяток. Умные собачьи морды. Только бритые.

Дверь в соседнее помещение домика напоминала низкую и широкую арку, вплотную прижатую к одной из стен. Странное представление о симметрии…

«Однако, – отметил я, вспомнив обмазанные дерьмом подземелья онзанов, в которых мне довелось побывать, – рабы живут значительно комфортнее хозяев».

Второй, третий, четвертый и пятый бараки ничем не отличались от первого. Так же намертво запечатаны были их двери, и так же мирно спали в них тщедушные человечки, умаявшиеся за день. Лишь в шестом наблюдалось некое копошение. Присмотревшись, я порозовел. Парочка туземцев совершенно по-человечески и весьма энергично занималась продолжением рода. Больше в гнездышке любови никого не было.

Ряд бараков заканчивался. Я начал нервничать. Неужто придется лезть в самый муравейник? Тут-то и скрипнула дверь. Мы молча повалились наземь. Полуголый гуманоид, сомнамбулически пошатываясь, брел к дощатой кабинке, без слов признанной нами за нужник. Это был шанс.

– Возьмем тепленьким, – азартно шепнул я.

– Придется, – согласился Генрик.

Мы, хоть и не знали речи аборигенов, надеялись на понятный для всех язык страха. Напуганный в достаточной мере (главное, без перебора) человек почти телепатически угадывает, что от него требуют. А уж пугать-то мы, думается, умели.

Облегчившись, «синий балахон» поспешил к теплой постельке. Он и пикнуть не успел, как я сгреб его сзади. Одной рукой обхватил поперек торса, припечатав к костлявым туземным бокам верхние конечности, а ладонью другой прикрыл рот. В два прыжка очутился за сортиром и остановился. Человечек был невысок, и ноги его быстро-быстро сучили в воздухе. Словно он был маленьким Муком, бегущим на своих волшебных антигравитационных туфлях. И еще он был горяч и знакомо мягок в некоторых местах. Меня вдруг посетило сомнение относительно мужественности его пола. Но тут остренькие зубки, числом никак не меньше полусотни, разом впились в мою ладонь и пальцы. Я сдавленно охнул и встряхнул вероломного пленника, не желающего вести себя, как воспитанная дама. Он притих.

Генрик, похожий на разгневанного Бармалея, скорчив ужасную гримасу, поднес к носу гуманоида душегубно выглядящий тесак и грозно прошептал:

– Ты, козел! Будешь запираться, башку отрублю.

– Гена, – приподнял я брови, – кажись, это баба!

– По барабану, – отмахнулся он, – не до этикетов. – И для наглядности провел пилой тесака в непосредственной близости от расширенных глаз «языка»: – Чик! И на хрен! Поняла, коза?

Коза (или все-таки козел?), вне всякого сомнения, поняла. Она придушенно замычала и попыталась тряхнуть головой. Уж не знаю, что обозначало это движение на самом деле, но мы восприняли его, как однозначную готовность к сотрудничеству.

– Умница, – похвалил «синюю» тетку Генрик. – А теперь колись: где вы прячете таких же, как я, дяденек? Таких. Как. Я! – он похлопал себя по груди. – Как он? – Волосатая лапа, напугав туземку, опустилась мне на плечо. – Где?

Генрик повел рукой вокруг. Тетка затрепыхалась. Неужели поняла?

Я опустил ее на землю, придерживая двумя пальцами за тонкую шею, и не освобождая рта. Она едва не повалилась, но в последний момент собралась с силами и устояла. А потом сделала нерешительный шажок. Затем другой.